—Сейчас мысбратом— гости благородных аль-Ифрит,— произнес я, отвечая наеевопрос.— Кроме этого никому ничего знать ненужно.

Улыбка лицедейки стала шире, иона поставила чашку настол, несводя сменя задумчивого взгляда.

—Кажется, теперь японимаю, почему тебе так нужно научиться скрывать свои мысли… Позволишь дать совет?— ипосле моего кивка продолжила.— Когда люди видят, что есть какая-то тайна, тобудут пытаться докопаться доеесути ирано или поздно уних это получится. Куда надежней спрятать секрет, создав двойное дно, где над настоящей разгадкой лежит фальшивая. Дойдя донее, любопытные решат, что теперь-то они знают правду, иуспокоятся. Тожесамое, кстати, справедливо идля эмоций, которые тыжелаешь скрыть. Если они слишком сильны ирвутся наружу, полностью подавить ихизакрыть маской безмятежности неполучится. Номожно выдать ихзачто-то иное.

—Например?

—Был уменя знакомый, вынужденный служить господину, которого ненавидел. Так эту ненависть оннаучился прятать под маской чрезмерной громкоголосой почтительности. Окружающие считали его извсех слуг самым ярым подхалимом.

—Ичто сним случилось потом? Ему надоело притворяться, ионнашел другого хозяина?— мне ивпрямь стало интересно.

—Нет, больше онникому неслужил. Подался внаемники, как только тот господин умер.

Хм, звучало это наредкость подозрительно— так, будто этот самый слуга ипомог своему господину умереть.

—Благодарю засовет,— сказал я.Ееидея имела ценность, ияотложил сказанное впамяти, как откладывал все, кажущееся полезным.

Лицедейка налила себе еще чая, отпила и, прикрыв глаза, сявным удовольствием вздохнула.

—Здесь хорошо. Итебе, итвоему брату повезло попасть каль-Ифрит.

—Авдругих местах плохо?

Она открыла глаза, глядя наменя слегким удивлением.

—Ты, должно быть, прежде вел затворническую жизнь, если задаешь такой вопрос. Мало какие другие корневые земли так ухожены ибогаты, идаже те, которые сравнятся поматериальному достатку, невсегда могут сравниться подобродушию своих хозяев.

—Тогда странно, что город ненабит под завязку народом, желающим сюда перебраться,— сказал я.Броннин вовсе непоказался мне густонаселенным. Людей внем было, ябысказал, как раз самое комфортное количество, идома нигде нелепились один кдругому, агордо стояли надостаточном друг отдруга расстоянии, оставляя место для зеленых палисадников ивнутренних дворов, позволяя солнцу попадать вовсе уголки.

—Как раз ничего странного,— отозвалась лицедейка небрежно.— Насколько язнаю, изста желающих едва лиодин получает разрешение поселиться вкорневых землях. Только состоятельные землевладельцы, рачительные фермеры, купцы снезапятнанной репутацией исамые опытные ремесленники допускаются внутрь. Аль-Ифрит снимают сливки… Неточтобы явинила ихвэтом,— добавила она после паузы.— Яведь тоже неберу всвой театр кого попало.

—Только один изста желающих…— повторил я, уже совсем иначе вспоминая то, что видел вкорневых землях, все эти ухоженные поля, гладкие ровные дороги, этот уютный зеленый нарядный город.

Ночто жетворилось востальной империи, если люди снимались снасиженных мест, втаком количестве пытаясь попасть сюда? Отхорошего люди добровольно неуходят.

—Значит, чужие люди сюда непопадают?— спросил яитут жевспомнил тех демонов, замаскированных под людей, которых мывстретили всамый первый день вкорневых землях илошадей которых Амана конфисковала.

—Попадают, новременно ипоособым разрешениям, вот как мы,— отозвалась лицедейка.

Мысидели так еще некоторое время, пили чай, разговаривали. Вернее, говорила она, рассказывая опутешествиях своей труппы, оместах, где довелось побывать, осамых разных людях, скоторыми довелось общаться. Ионелюдях тоже— дабыло быистранно, если быстранствующий театр ниразу ненатолкнулся надемонов имонстров.

Яслушал побольшей части молча, лишь иногда спрашивал, аона, отвечая, смотрела наменя. Ивроде бывеевзгляде небыло ничего пронзительного или изучающего, ноябыл практически уверен, что чем дальше, тем более четко вееразуме выстраивался мой образ. Конечно, она немогла знать подробностей моего прошлого, новполне могла понять мой характер, уровень знаний идаже что-то омоей семье подеталям поведения, недомолвкам, оговоркам ивопросам, которые язадавал.

Иподелать сэтим ятоже ничего немог. Для нее читать людей было так жепросто, как дышать, амне нужна была еепомощь, чтобы хоть чему-то научиться.

Ятолько надеялся, что все, что она поняла обо мне, останется веепамяти, анебудет продано тем, кто собирает сведения обаль-Ифрит так же, как они сами собирают обиных кланах.

Когда явышел наулицу, ееуже заполнял празднично разодетый люд, причем основная толпа шла, как мне показалось, содного определенного направления, как будто там только что закончилось важное событие. Мне стало любопытно, япошел против течения толпы идействительно вскоре увидел место, откуда все эти люди явились. Высокое светлое здание состранной выпуклой крышей исбелыми колоннами увхода. Полестнице спускалось всего несколько человек— основной поток уже иссяк.

Яподнялся поступеням иприблизился кшироко распахнутым высоким дверям, управой створки которых стоял молодой мужчина вдлинной белой мантии, доходящей ему досередины голеней иподпоясанной широкой полосой черной материи, вбелых штанах итонких кожаных сандалиях набосу ногу. Странная одежда— завсе время вгороде яневидел ниодного человека вподобном одеянии, даисандалии тоже никто неносил— местные предпочитали легкие туфли нанизкой подошве.

Учеловека обнаружилась еще одна странность— вруке ондержал трость, ипотому, как нанее опирался, было понятно, что она недля декорации. Вэтот момент, разглядывая его, явдруг осознал, что нивзамке, нивгороде ниразу невидел увечных людей. Только среди «живчиков» вмоей казарме, насколько помню, имелась пара хромых.

Перед мужчиной остановилась только что вышедшая изздания статная женщина лет сорока-пяти навид, ссединой втемно-русых волосах исоследами былой красоты налице. Глаза унее были ярко-синие, что выделяло еесреди городских жителей, обычно кареглазых или черноглазых.

—Молитесь, госпожа Шанна,— сказал еймужчина, явно продолжая недавно прерванный разговор.— Молитесь, иПресветлая Хейма будет квам милостива.

—Ивернет моего ребенка домой?— женщина грустно вздохнула.

—Пути богини неисповедимы, мыможем лишь просить, ждать инадеяться.

Мужчина сделал ввоздухе жест рукой, будто вычерчивая какую-то руну, потом намгновение коснулся тремя пальцами середины лба женщины. Тасжала руки взамок угруди, склонила голову, после чего повернулась клестнице. Скользнула помне мимолетным печальным взглядом, намгновение задержалась, вглазах мелькнуло удивление— город был нетак ужвелик, вероятно появление нового лица показалось ейнеожиданным,— ипошла дальше.

Что ж, судя поуслышанному разговору иповедению этих людей, яоказался перед храмом богини, ачеловек вбелом был еежрецом. Правда, непонятно, почему вбелом. Тежрецы, что дежурили уворот корневого замка аль-Ифрит, всегда носили темно-синие мантии.