Однако Корделия и не собиралась поддаваться на комплименты. Встав возле фонтана, она вежливо, но сдержанно улыбнулась и тихо спросила:

— Могу я узнать, почему именно вы участвуете во всем этом фарсе?

«Что значит, именно я? — удивилась Триш. — Она ведь ничего обо мне не знает». Ее поразила враждебность Корделии. Триш потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.

— Как бы вы отреагировали, — продолжила мисс Уотлам, — если бы кто-то пытался освободить из тюрьмы Чарлза Чомптона и пришел к вам просить помощи?

Триш оцепенела. Естественно, она держала все свои страхи под контролем, но это не значило, что они исчезли и не могли в любой момент вернуться.

— Неужели вы думали, я не выясню о вас все возможное, прежде чем пустить в свой дом?

— Ну разумеется, — осторожно сказана Триш. — Очень разумно с вашей стороны.

— Итак, что бы вы сказали, если бы я выискивала законный способ выпустить из тюрьмы того, кто изнасиловал и убил вашу подругу и пытайся сделать то же самое с вами?

— Думаю, мне бы это очень не понравилось, — ответила Триш и вспомнила, что те же самые слова она недавно говорила Филу Редстоуну.

Интересно, общается ли он с Корделией? Он мог многое рассказать ей о тех страшных событиях в жизни Триш. Она брезгливо представила, как эта парочка строит грязные планы, стараясь помешать ей любым способом.

— Однако здесь есть небольшая разница, — сказала Триш, не собираясь показывать Корделии свои страхи. — Дебора приходится вам сестрой. Неужели вы нисколько ей не сочувствуете?

— Может, и сочувствую, но не настолько, чтобы вам помогать. Думаю, вам лучше присесть. Я готова выслушать то, что вы хотите сказать, только вот времени у меня совсем немного.

Корделия взглянула на золотые наручные часики, блеснувшие на солнце и эффектно подчеркнувшие ее загорелую кожу. Руки у нее были очень гладкие, как будто покрытые скорлупой огромного коричневого яйца.

— Надеюсь, вам уже рассказали, что Дебби с самого детства была большой выдумщицей, — произнесла Корделия как будто ненароком. — Ребенком она придумывала совершенно невероятные истории, а потом сама не могла понять, где правда, а где вымысел.

— Многие дети так делают.

— Большинство из них со временем вырастают из этой привычки, а Дебби — нет. Вспомните хотя бы ту смехотворную историю о вставной челюсти отца.

— Должна признаться, мне история показалась вполне убедительной. Во всяком случае, она гораздо правдоподобнее, чем некоторые другие истории, которым верят присяжные.

Корделия подняла брови, однако усомниться в компетентности и опыте Триш не решилась. По крайней мере вслух.

— Значит, вы сами никогда не сомневались в том, что ваша сестра убила отца? — Корделия даже не потрудилась ответить. Презрение на ее лице говорило само за себя, и она отлично знала это. — Даже ночью или под утро, мучаясь бессонницей? Неужели вы ни разу, ни на секунду не предположили, что признание вашей матери могло быть искренним?

— Никогда. Даже в самые тяжелые моменты своей жизни. — Корделия выразительно вздрогнула, хотя во дворике было очень жарко и безветренно. — А такие моменты случались нередко.

— Не сомневаюсь.

— Мама не могла убить отца. Не могла ни физически, ни эмоционально, ни с религиозной точки зрения. Она очень серьезно относилась к вопросам веры, чего бы ей это ни стоило. Вы понимаете, о чем я говорю, мисс Магуайр? Понимаете или нет?

В последнем вопросе звучало столько враждебности, что Триш решила на него ответить.

— Меня воспитывали как протестантку. Правда, я давно бросила ходить в церковь, но уважаю тех, кто не последовал моему примеру, и всегда принимаю их веру всерьез.

— Рада за вас, — заявила Корделия и откинулась на мягкую спинку стула. — Поверьте, мама сделала признание только для того, чтобы защитить Дебби. Вы понимаете? Даже родная мать, которая обожала Деб, верила в ее виновность.

— Откуда вы знаете?

— Она сама сказала мне незадолго до смерти.

— Кто-нибудь, кроме вас, знал об этом?

— Нет, никто. Мама умоляла никому не рассказывать. Она лежала на больничной кровати, при смерти, и могла думать только об одном — о том, как защитить Дебби.

— И она рассказала вам, почему призналась в убийстве, — задумчиво проговорила Триш.

Бедная женщина умирала, зная, что дочери ненавидят друг друга, и старалась перед смертью помирить их.

— Она просила вас позаботиться о Деб? — мягко спросила Триш и увидела, как лицо Корделии побледнело под слоем косметики.

Миссис Уотлам ничего не ответила.

— Поэтому вы согласились со мной побеседовать?

Триш тщетно старалась не думать о той пропасти, которая разделяла элегантную Корделию, сидящую посреди прелестного миниатюрного садика, и несчастную Деб, упорно сражающуюся со своими страхами в вонючей и шумной комнате для свиданий.

— Одно время мы были близки с Деб, — наконец выговорила Корделия. — В детстве. Я всегда заступалась за нее, защищала ото всех, кто… кто сердился из-за медлительности Деб или просто ее дразнил. Такова была моя роль.

Триш почти слышала, как из розовых губ Корделии вырывается самодовольное: «Ну разве я вела себя не благородно?»

— А потом она нанесла мне удар в спину. Не поймите, меня неправильно, я давно не испытываю к ней никакой ненависти. Я не могу простить ее, но ненависти к ней у меня нет.

Триш кивнула и подождала, не скажет ли Корделия еще чего-нибудь. К мисс Уотлам вернулось ее хладнокровие. Она сидела, лениво откинувшись на спинку стула, и не говорила ни слова.

— Из-за чего вы поссорились с ней? — спросила Триш, когда молчание стало чересчур неловким. — Дело ведь не только в смерти отца, верно? У меня такое чувство, что ваши отношения с сестрой испортились гораздо раньше.

— Ну разумеется, — сдавленным голосом проговорила Корделия. — Все началось тогда, когда она попыталась рассорить меня с отцом. Дебби никогда не давала себе труда понять его и жутко злилась из-за того, что у меня это получается несравненно лучше.

— Конечно, сейчас нехорошо так говорить, но у меня сложилось впечатление, что он очень сильно портил Деборе жизнь.

— Этого легко можно было избежать, — выпалила Корделия, потеряв добрую часть своей невозмутимой элегантности. — Только она ни за что не хотела признать свою неправоту. Стоило ей приложить немного больше усилий, и она наладила бы прекрасные отношения с отцом. Она просто не хотела себя утруждать. Предпочитала тратить все силы на то, чтобы отравить мои отношения с ним, а заодно и с матерью, а когда поняла, что ничего у нее не получится, убила отца.

— Наверное, она была очень несчастна, — сказала Триш, чувствуя себя так, словно очутилась посреди минного поля без карты местности.