Комната вокруг него покачивалась, и Алукард Эмери, последний из дома Эмери, плюхнулся обратно в кресло, цепляясь за инкрустированное дерево, за золотую бахрому.

До чего же странно сидеть здесь, в комнате Рая. Странно было еще тогда, когда сам Рай лежал распростертый на кровати, но в тот раз вся обстановка, стены, все вокруг ускользало от внимания. А теперь Алукард разглядел и блестящие шторы, и узорчатый пол, и широкую кровать, на этот раз заправленную. Все следы борьбы были тщательно стерты.

Янтарный взгляд Рая качался перед ним, как маятник на канате.

Он сделал еще один глоток.

А потом еще и еще, готовясь к тому, что на него обрушится боль стремлений, потерь, воспоминаний. Жалкая лодчонка пробивается сквозь бурное море.

«Держись за меня».

Так говорил ему Рай, когда Алукард горел адским огнем. Когда Рай лежал рядом с ним в капитанской каюте и надеялся, что сможет руками удержать Алукарда, спасти от гибели. Не дать уйти снова, на этот раз навсегда.

А теперь, когда Алукард был живой и более или менее здоровый, Рай не мог заставить себя смотреть на своего капитана и не мог отвести глаз, поэтому бросил это занятие и опустил голову.

Как много времени прошло с тех пор, как Рай в последний раз так пристально рассматривал его лицо. Три лета. Три зимы. Три года, а на сердце принца все еще зияли трещины.

Они сидели в зимнем саду – Рай, Алукард и Лайла.

Капитан ссутулился в кресле с высокой спинкой. На лице поблескивали серебристые шрамы и сапфир над правым глазом. В руке он держал бокал, а под креслом свернулась, глядя куда-то вдаль, кошка по имени Эса.

У буфета Лайла налила себе еще бокал. (Четвертый? Рай понимал, что не ему судить.) Однако двигалась она слишком размашисто, и последние капли зимнего вина пролились на узорчатый пол. Когда-то он бы, наверное, встревожился, что останется пятно, но те времена, та жизнь осталась далеко позади. Провалилась, как бриллиант между половицами, и лежала в глубине – смутно вспоминалась и легко забылась.

– Бард, угомонись.

Это было первое, что Алукард сказал за целый час. Совсем не то, чего ждал Рай.

Капитан был бледен, его воровка – и того бледнее, а сам Рай мерил шагами комнату. В углу на кресле валялись доспехи, сброшенные, как скорлупка.

К концу первого дня они нашли двадцать четыре серебристых. Почти всех собрали в Розовом зале, под присмотром жрецов. Но осталось еще много. Он знал – их еще много. Должны быть. Рай хотел продолжить поиски среди ночи, но Максим отказал сыну.

И хуже того – оставшиеся королевские стражники не спускали с него глаз.

Но сильнее, чем собственное заточение, чем невозможность помочь людям в городе, беспокоило его то, что по Лондону растекается тьма. Чернота расползалась по мостовой, выплескивалась на стены, непроглядная пелена, предвестница перемен.

Камни, земля, вода – все исчезало, поглощенное этой пеленой, их место занимало то, что и стихией-то не было, темное глянцевое ничто, полное отсутствие чего бы то ни было.

Он показал такой участок Тирену. Одинокое пятно темнело в дальнем углу двора, там, куда не доставала защита, расползалось, как изморозь. Старик побледнел.

– Магия и природа существуют в равновесии, – сказал он, проводя пальцами над лужицей тьмы. – Вот что происходит, когда равновесие нарушается. Когда магия одолевает природу.

Он объяснил: мир разлагается. Но делается не мягким, как опавшие ветки на лесной подстилке, а твердым, превращается в нечто плотное, как камень, но только это не камень вовсе.

– Ты можешь хоть минуту постоять спокойно? – буркнула Лайла, глядя, как Рай наворачивает круги. – У меня от тебя голова кругом идет.

– Полагаю, это от вина, – послышался голос у дверей.

Рай обернулся и увидел брата. Как же хорошо, что он пришел!

– Келл! – сказал он, изо всех сил стараясь, чтобы его тон звучал шутливо. – Ты себя примерно так же чувствуешь? Под надзором? – Он указал бокалом на четверых стражников у двери.

– Почти всегда, – ответил Келл, взял у Лайлы бокал и отпил долгий глоток. Как ни удивительно, она не возразила.

– Они меня с ума сведут, – простонал Рай и обратился к стражникам: – Вы хоть сядьте, что ли. Или так и будете изображать комплекты рыцарских доспехов?

Они не ответили.

Келл вернул Лайле бокал и, заметив Алукарда, нахмурился. Подчеркнуто не обращая внимания на капитана, налил себе очень большую порцию.

– За что пьем?

– За живых, – ответил Рай.

– За мертвых, – в один голос произнесли Алукард и Лайла.

– Мы весьма дотошны, – добавил Рай.

Он снова перевел взгляд на Алукарда. Тот глядел куда-то в ночь. Рай понял, что не он один присматривает за капитаном: Лайла внимательно проследила взгляд Алукарда на бокал.

– Когда ты смотришь на павших, – спросила она, – что ты видишь?

Алукард прищурился, как делал обычно, когда пытался нарисовать что-то мысленным взором.

– Узлы, – коротко ответил он.

– Будь добр, объясни, – потребовал Келл. Он знал о капитанском даре и относился к нему примерно так же, как к самому капитану.

– Все равно не поймешь, – тихо сказал Алукард.

– А ты попробуй подобрать нужные слова.

– Боюсь, они не будут достаточно короткими.

– Да перестаньте же грызться хоть на минуту, бога ради! – взвилась Лайла.

Алукард наклонился и поставил на пол опять опустевший бокал. К нему принюхалась Эса.

– Этот Осарон, – сказал он, – выкачивает энергию из всего, к чему прикасается. Его магия питается нашей, заражая ее, как болезнь. Она проникает между струнами нашей силы, нашей жизни, и запутывается в наших нитях, превращая их в узлы.

– Ты прав, – через мгновение сказал Келл. – Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Невыносимо, должно быть, – молвил Алукард, – знать, что у меня есть способность, которой нет у тебя.

Келл стиснул зубы, но все же сумел ответить вежливо и спокойно.

– Хочешь верь, хочешь нет, малейшие различия между нами меня лишь радуют. Кроме того, я, может быть, не вижу мир так, как ты, однако могу с первого взгляда распознать мерзавца.

Лайла фыркнула.

Рай раздраженно вздохнул.

– Хватит! – заявил он и спросил у Келла: – О чем хочет рассказать наш пленник?

При упоминании о Холланде Алукард вскинул голову. Лайла подалась вперед, ее глаза сверкнули. Келл опорожнил бокал, поморщился и ответил:

– Его казнят на рассвете. Публично.

Все надолго умолкли.

А потом Лайла подняла бокал.