Все мы были удивлены, даже ошеломлены ужасными и необъяснимыми событиями, а тут, словно для того, чтобы повергнуть нас в еще большее изумление, в замок прибыл Фредерик Ларсан, который уехал сразу же после того, как встретился со следователем, и теперь возвращался в сопровождении железнодорожного служащего.

В этот момент мы с Артуром Рансом находились в вестибюле, рассуждая о возможной виновности или невиновности папаши Матье. (Повторяю, говорили об этом только мы с Артуром Рансом, Рультабий же, казалось, думал совсем о другом, мысли его витали где-то в необъятных далях, его, видимо, ничуть не занимал наш спор.) Следователь с судейским секретарем расположились в маленькой зеленой гостиной, где Робер Дарзак принимал нас, когда мы в первый раз приехали в Гландье. В гостиную только что вошел папаша Жак, вызванный следователем; господин Робер Дарзак вместе с господином Станжерсоном и врачами оставались наверху, в спальне мадемуазель Станжерсон.

Так вот, Фредерик Ларсан появился в вестибюле вместе с железнодорожным служащим. Мы с Рультабием тотчас же узнали этого человека по его светлой бородке.

– Смотрите-ка, железнодорожный служащий из Эпине-сюр-Орж! – воскликнул я и вопросительно взглянул на Фредерика Ларсана, который, улыбаясь, ответил:

– Да-да, вы правы, это железнодорожный служащий со станции Эпине-сюр-Орж.

Вслед за тем Фредерик Ларсан попросил жандарма, стоявшего у двери в гостиную, доложить о себе судебному следователю. Папаша Жак тотчас же покинул помещение, а Фредерика Ларсана вместе со служащим пригласили к судебному следователю. Прошло некоторое время, может быть, минут десять. Рультабий сгорал от нетерпения. Дверь гостиной отворилась, жандарм, которого вызвал судебный следователь, вошел в гостиную, затем вышел оттуда, поднялся вверх по лестнице и снова спустился. Распахнув дверь гостиной, жандарм доложил:

– Господин следователь, господин Робер Дарзак не желает спускаться!

– Как это не желает? – раздраженно спросил господин де Марке.

– Он говорит, что не может оставить мадемуазель Станжерсон в таком тяжелом состоянии…

– Прекрасно, – заявил господин де Марке. – Раз он не изволит спуститься сюда, придется, видно, нам подняться к нему…

Следователь с жандармом поднялись по лестнице, причем господин де Марке подал знак Фредерику Ларсану и железнодорожнику идти за ними. Мы с Рультабием замыкали шествие.

Таким образом, все мы очутились у двери в прихожую мадемуазель Станжерсон. Господин де Марке постучал. Появилась горничная. Это была Сильвия, молоденькая служанка. Светлые, почти бесцветные волосы в беспорядке падали ей на лицо, выглядела она подавленной.

– Господин Станжерсон здесь? – спросил судебный следователь.

– Да, сударь.

– Передайте ему, что я хотел бы поговорить с ним.

Сильвия пошла за господином Станжерсоном.

Ученый предстал перед нами весь в слезах, на него больно было смотреть.

– Что вам еще надо? – спросил он следователя. – Нельзя ли хоть в такую минуту не беспокоить меня!

– Сударь, – возразил следователь, – мне нужно немедленно поговорить с господином Робером Дарзаком. Не могли бы вы повлиять на него и убедить его покинуть комнату мадемуазель Станжерсон? В противном случае я буду вынужден сам переступить этот порог вместе со служителями правосудия.

Профессор ничего не ответил, он только посмотрел на следователя, на жандарма, на всех, кто сопровождал их – так смотрит жертва на своих палачей, – и молча вернулся в комнату.

Оттуда тотчас же вышел господин Робер Дарзак. Он был очень бледен и весь как-то осунулся, но когда этот несчастный увидел за спиной Фредерика Ларсана железнодорожника, лицо его и вовсе исказилось; с застывшими от ужаса глазами он глухо застонал.

Мы все были потрясены трагическим выражением этого скорбного лица и не могли сдержать возгласа сострадания. Каждый из нас почувствовал: случилось что-то непоправимое, что окончательно погубило господина Робера Дарзака. Один только Фредерик Ларсан весь сиял от восторга и походил на гончего пса, который настиг наконец свою добычу.

Указывая господину Дарзаку на молодого служащего со светлой бородкой, господин де Марке поинтересовался:

– Вы узнаете этого человека?

– Да, я узнаю его, – сказал Робер Дарзак, напрасно пытаясь придать твердость своему голосу. – Это железнодорожник со станции Эпине-сюр-Орж.

– Этот молодой человек утверждает, – продолжал господин де Марке, – что видел, как вы выходили из поезда в Эпине…

– …этой ночью, – закончил господин Дарзак, – в половине одиннадцатого… Все верно!

Воцарилось молчание.

– Господин Дарзак… – продолжал судебный следователь с нескрываемым волнением в голосе. – Господин Дарзак, что вы делали этой ночью в Эпине-сюр-Орж, в нескольких километрах от того места, где убивали мадемуазель Станжерсон?

Господин Дарзак безмолвствовал. Он не опустил голову, только закрыл глаза – то ли потому, что хотел скрыть свою боль, то ли из опасения, что по его глазам кто-то сумеет отгадать оберегаемый им секрет.

– Господин Дарзак, – настаивал господин де Марке, – можете ли вы сообщить мне, что делали в указанное время минувшей ночью?

Господин Дарзак открыл глаза. Казалось, он полностью овладел собой.

– Нет, сударь!

– Подумайте, ибо, если вы будете упорствовать в своем странном отказе, мне придется задержать вас…

– Я отказываюсь говорить…

– Господин Дарзак, пеняйте на себя! Именем закона вы арестованы!

Не успел следователь вымолвить эти слова, как Рультабий метнулся к господину Дарзаку. Он, верно, собирался что-то сказать, но тот жестом остановил его… Да и жандарм уже подходил к своему пленнику… В этот момент раздался отчаянный зов:

– Робер! Робер!

Мы узнали голос мадемуазель Станжерсон и все, как один, вздрогнули – такая в нем слышалась боль. Даже сам Ларсан побледнел. Что же касается господина Дарзака, то в ответ на этот зов он тут же бросился в комнату…

Следователь, жандарм и Ларсан кинулись следом и встали за его спиной, а мы с Рультабием остановились у порога. Глазам нашим открылась душераздирающая сцена: бледная как смерть мадемуазель Станжерсон, отстранив пытавшихся удержать ее двух врачей и отца, поднялась на своем ложе… Она протягивала дрожащие руки к Роберу Дарзаку, которого с двух сторон схватили Ларсан и жандарм… Глаза ее были широко открыты… Она видела… Она все понимала… Она силилась произнести какое-то слово… Слово это застыло на ее бескровных губах… Его так никто и не расслышал… Потеряв сознание, она упала навзничь… Дарзака тут же увели прочь.

В ожидании экипажа, за которым послал Ларсан, мы остановились в вестибюле. Все были крайне взволнованы. У господина де Марке в глазах блестели слезы. Воспользовавшись этой минутой всеобщего умиления, Рультабий обратился к Дарзаку: