– Вы не станете защищаться?

– Нет! – ответил арестованный.

– В таком случае я буду вас защищать, сударь.

– Вам это не удастся сделать, – сказал несчастный с горестной улыбкой. – Вам не под силу то, чего не смогли ни мадемуазель Станжерсон, ни я.

– Я это сделаю. – Голос Рультабия звучал на удивление спокойно и твердо. – Я это сделаю, господин Робер Дарзак, – продолжал он, – потому что знаю больше, чем вы!

– Довольно! – прошептал Дарзак почти сердито. – Такая напористость кажется странной.

– Не беспокойтесь, я буду знать ровно столько, сколько потребуется, чтобы спасти вас!

– Не надо знать ничего, молодой человек… если вам дорога наша признательность.

Тряхнув головой, Рультабий подошел едва ли не вплотную к Дарзаку.

– Послушайте, что я вам скажу, – молвил он тихим голосом, – и пусть это утешит вас! Вам известно только имя убийцы. Мадемуазель Станжерсон знает лишь одну его половинку, а я… я знаю обе половинки убийцы, я знаю его целиком!

Робер Дарзак широко раскрыл глаза – это должно было свидетельствовать о том, что он ни слова не понял из того, что сообщил ему сейчас Рультабий. Экипаж тем временем приехал, в нем находился Фредерик Ларсан. Туда приказали подняться Дарзаку с жандармом. Ларсан так и остался сидеть внутри.

Арестованного повезли в Корбе.

В тот же вечер мы с Рультабием покинули Гландье и были счастливы: место это уже ничем не могло нас привлечь. Я заявил, что отказываюсь разгадывать тайну, тем более что, как выяснилось, тайна тут не одна, а Рультабий, дружески хлопнув меня по плечу, шепнул, что ему нечего больше искать в Гландье, так как тот поведал ему о себе все.

В Париж мы приехали около восьми часов. Наскоро поужинав, мы, чувствуя себя крайне усталыми, решили расстаться, назначив друг другу встречу на следующее утро у меня дома.

В условленный час Рультабий пришел ко мне. На нем был костюм английского сукна в клетку и котелок, в руках он держал зимнее пальто и дорожную сумку. Рультабий объявил, что отправляется в путешествие.

– Сколько времени вы собираетесь отсутствовать? – спросил я его.

– Месяц или два, – ответил он, – смотря по обстоятельствам.

Я не решился ничего у него выпытывать.

– А знаете, – продолжал он, – какое слово произнесла мадемуазель Станжерсон, глядя на господина Робера Дарзака, до того как потеряла сознание?

– Нет, никто его не расслышал…

– Ошибаетесь! – возразил Рультабий. – Я слышал! Она сказала ему: «Говори!»

– И господин Дарзак заговорит?

– Никогда!

Мне бы хотелось продолжить беседу, но Рультабий уже крепко жал мне руку на прощанье и желал доброго здоровья, так что я едва успел поинтересоваться:

– А вы не боитесь, что, пока вас нет, будет совершено новое покушение?

– Нет, – покачал он головой. – С тех пор как господин Дарзак в тюрьме, ничего такого я уже не опасаюсь. В свое время вы убедитесь, что я прав.

После этого странного заявления он простился со мной и ушел. Встретиться с ним вновь мне довелось лишь в зале суда, во время процесса Дарзака, когда Рультабий предстал перед публикой, дабы объяснить необъяснимое.

15 января следующего года, то есть через два с половиной месяца после трагических событий, о которых я рассказал, «Эпок» опубликовала на первой полосе сенсационную статью:

«Суд присяжных департамента Сены-и-Уазы соберется сегодня для разбирательства одного из самых таинственных в судебной практике дел. Никогда еще ни на одном процессе не возникало столько неясных вопросов, непонятных и так и не выясненных обстоятельств. Однако это не помешало обвинению посадить на скамью подсудимых достойного человека, уважаемого и любимого всеми, кто его знает, молодого ученого безупречной честности, надежду французской науки, смыслом жизни которого всегда была работа. Когда Париж узнал об аресте господина Робера Дарзака, все единодушно выразили свой протест. Вся Сорбонна сочла себя оскорбленной этой неслыханной акцией судебного следователя и выразила убежденность в невиновности жениха мадемуазель Станжерсон. Сам господин Станжерсон громогласно заявил о том, что правосудие совершило ошибку, и ни у кого нет сомнения в том, что если бы несчастная жертва имела возможность сказать свое слово, она явилась бы в суд и потребовала у двенадцати присяжных департамента Сены-и-Уазы вернуть ей человека, которого она выбрала в мужья и которого обвинение собирается отправить на эшафот. Будем надеяться, что к мадемуазель Станжерсон в ближайшем будущем вернется разум, который на время помрачила ужасная тайна замка Гландье. Неужели вы хотите, чтобы она окончательно потеряла рассудок, узнав, что человек, которого она любит, погиб от руки палача? Этот вопрос мы обращаем к суду присяжных, которому придется иметь дело с нами, и не далее как сегодня.

Мы в самом деле исполнены стремления оказать помощь двенадцати честным людям в лице присяжных и предотвратить чудовищную судебную ошибку. Разумеется, ужасные совпадения, следы, которые наводят на мысль о виновности господина Робера Дарзака, непонятное молчание со стороны обвиняемого, его загадочные исчезновения и отсутствие какого бы то ни было алиби – все это могло повлиять на следствие. Попытавшись установить истину, оно потерпело поражение и решило, видимо, поискать ее таким странным способом. Обвинения, предъявляемые господину Роберу Дарзаку, на первый взгляд кажутся столь тяжкими и неопровержимыми, что это, пожалуй, некоторым образом извиняет такого опытного, умного и обычно удачливого полицейского, как Фредерик Ларсан, ибо ясно, что на этот раз он позволил ввести себя в заблуждение. До сих пор в глазах следствия все было против господина Робера Дарзака, все оборачивалось ему во вред: сегодня мы собираемся защитить его перед судом присяжных, мы прольем свет на это дело, и тайна замка Гландье перестанет существовать, растворится в ослепительных лучах этого света. Ибо мы знаем истину.

И если мы не говорили об этом ранее, то потому лишь, что интересы дела, которые мы хотим взять под защиту, настоятельно требовали секретности. Читатели наши, вероятно, помнят опубликованные нами безымянные сенсационные расследования касательно “левой ноги с улицы Оберкампф”, знаменитого ограбления банка “Креди универсель” и дела о золотых слитках Монетного двора. Они приоткрывали нам истину еще до того, как несравненный талант и удивительная находчивость Фредерика Ларсана демонстрировали ее во всем блеске. Расследования эти вел наш самый молодой репортер, восемнадцатилетний юноша Жозеф Рультабий, который завтра станет знаменитым. Как только началось расследование дела в Гландье, наш юный репортер отправился на место событий и, преодолев все препятствия, сумел остаться в замке, куда представителей прессы не допускали. Он искал истину бок о бок с Фредериком Ларсаном и с ужасом видел, какая ошибка подстерегала прославленного полицейского: на этот раз гений, видно, изменил ему, но напрасно пытался Рультабий заставить его свернуть с ложного пути. Великий Фред не желал слушать наставлений скромного журналиста. Нам известно, как это отозвалось на судьбе господина Робера Дарзака.