– Ах, если бы вы и в самом деле доверяли мне! – едва слышно проговорил молодой человек. – Если бы внушили мадемуазель Станжерсон, чтобы она поверила мне! Но здесь никто никому не верит… Дочь не доверяет отцу… Невеста не доверяет жениху… Пока вы тут излагали мне, как надо помешать убийце, остановить его, она делала все, чтобы дать ему убить себя! Я пришел слишком поздно… наполовину усыпленный… и едва сумел дотащиться до ее спальни, где только вид несчастной, истекавшей кровью, окончательно пробудил меня…

По просьбе господина Дарзака Рультабий подробнейшим образом описал происшествие. Пока мы преследовали убийцу в вестибюле, а затем во дворе, Рультабий, держась за стены, чтобы не упасть, добрался до комнаты пострадавшей… Двери в прихожую были открыты, он вошел. Мадемуазель Станжерсон упала на стол и лежала с закрытыми глазами, почти бездыханная; ее пеньюар покраснел от крови, ручьями стекавшей по ее груди. Рультабию, который все еще не мог справиться со снотворным, показалось, что ему снится какой-то страшный сон. В полусознательном состоянии выбирается он из спальни мадемуазель Станжерсон, распахивает окно в галерее, кричит нам о совершённом преступлении, приказывает стрелять и возвращается обратно. Миновав пустой будуар, он входит в гостиную, дверь которой оставалась полуоткрытой, встряхивает господина Станжерсона, лежавшего на диване, пытаясь разбудить его, как только что будили его самого… Господин Станжерсон встает с блуждающим взором и позволяет Рультабию увлечь себя в спальню дочери, а увидев ее, испускает отчаянный крик… Ах, наконец-то он проснулся! Проснулся! И теперь оба они, собрав остатки сил, переносят несчастную на кровать…

Затем Рультабий направляется к нам, чтобы узнать… наконец-то узнать… но, прежде чем уйти из комнаты, задерживается у стола… Там, на полу, лежит сверток… огромный пакет… Откуда он взялся и почему лежит здесь, возле стола? Развязав обертку, Рультабий склоняется над содержимым… Бумаги… бумаги… фотографии. Он читает: «Новый электроскоп – дифференцирующий конденсатор… Основные свойства промежуточной между весомой материей и невесомым эфиром субстанции…» Нет, вы только подумайте, что за бред, какая злая ирония судьбы: в тот час, когда убивают его дочь, профессор Станжерсон вновь обретает все эти ненужные теперь бумаги, которые он завтра же собирается бросить в огонь! В огонь! В огонь!

Наутро, последовавшее за этой ужасной ночью, мы вновь увидели господина де Марке, его секретаря, жандармов. Всех нас подвергли допросу, за исключением, конечно, мадемуазель Станжерсон, которая была почти в бессознательном состоянии. Мы с Рультабием, договорившись обо всем заранее, рассказали лишь то, что хотели. Разумеется, я ни словом не обмолвился ни о своем пребывании в темном чулане, ни об истории со снотворным. Короче, мы умолчали обо всем, что могло бы навести на мысль, будто мы ожидали чего-то в этом роде, а также о том, что навлекало подозрения на мадемуазель Станжерсон: не дай бог, кто-нибудь подумает, что она ждала убийцу. Несчастной, вероятно, придется поплатиться жизнью за тайну, которой она окружала убийцу… Разве имели мы право сделать эту жертву напрасной? Артур Ранс сообщал всем с самым естественным видом – настолько естественным, что я просто поражался, – будто в последний раз он видел лесника около одиннадцати часов вечера. Тот, по его словам, приходил к нему в комнату, чтобы забрать его чемодан, который должен был отнести рано утром на вокзал в Сен-Мишель, и задержался, разговорившись с ним якобы об охоте и браконьерстве. Артур Уильям Ранс и в самом деле собирался наутро покинуть Гландье, отправившись по своему обыкновению в Сен-Мишель пешком, поэтому он-де решил воспользоваться утренним путешествием лесника в маленькое селение, дабы избавиться от своего багажа. Если верить его рассказу, то именно этот багаж и нес «зеленый человек», когда я увидел его выходящим от Артура Ранса.

А что прикажете думать, если господин Станжерсон подтвердил сказанное им, добавив, что накануне вечером он не имел удовольствия видеть у себя за столом своего друга Артура Ранса, так как тот около пяти часов окончательно распрощался и с ним, и с его дочерью? Сославшись на легкое недомогание, господин Артур Ранс попросил принести к нему в комнату только чашку чая.

Следуя указаниям Рультабия, сторож Бернье сообщил, что в ту ночь лесник попросил его помочь ему выследить браконьеров (благо лесник все равно не мог уже опровергнуть этого), что они назначили друг другу свидание неподалеку от дубравы и что, так и не дождавшись лесника, он, Бернье, сам решил отправиться ему навстречу… Войдя через калитку во двор и очутившись у донжона, он вдруг увидел какого-то человека, со всех ног бежавшего с другого конца двора к углу правого крыла замка; в ту же минуту послышались револьверные выстрелы, – верно, стреляли в беглеца. В окне галереи показался Рультабий; он заметил сторожа с ружьем в руках и крикнул, чтобы тот стрелял. Бернье тут же выстрелил, ведь он держал свое ружье наготове… и был уверен, что задел беглеца; он даже думал, что убил его, думал до тех пор, пока Рультабий, осмотрев тело как бы подкошенного ружейным выстрелом человека, не сказал, что тот убит ударом ножа. Впрочем, по словам Бернье, он вообще ничего не понимал во всей этой невероятной истории, потому что если найденный труп не был трупом беглеца, в которого все стреляли, то сам-то беглец должен же был где-то находиться. А в этом крохотном углу двора, говорил Бернье, где все собрались вокруг трупа, просто не хватало места ни для кого другого, будь то живой или мертвый, иначе окружающие непременно увидели бы его!

На это судебный следователь возразил, что, когда все сгрудились в этом углу двора, ночь была такой темной, что никто не смог разглядеть лица лесника, и, чтобы узнать его, пришлось отнести его в вестибюль… В ответ папаша Бернье заявил, что «пускай мы не заметили никого другого – ни живого, ни мертвого, – не разглядели в темноте, но если там все-таки кто-то был, то мы непременно наступили бы на него – настолько тесно в этом углу двора. Ведь, в конце-то концов, не считая трупа, нас оказалось пятеро там, и странно, что кто-то ускользнул бы от нас… Единственная дверь, выходившая в тот угол двора, – это дверь в помещение лесника, и она была заперта. А ключ от нее нашли в кармане убитого…»

Но так как из рассуждений Бернье, на первый взгляд казавшихся вполне логичными, вытекало, что человека, который, несомненно, умер от удара ножом, убили будто бы из огнестрельного оружия, следователь не придал особого значения его словам. И уже к полудню всем нам стало ясно: в глубине души следователь уверен, будто мы упустили беглеца, а вместо него на том месте обнаружили труп, который к нашему делу не имеет никакого отношения. В глазах следователя убийство лесника было уже совсем другим делом, и он без промедления собирался доказать это. Вполне возможно, это новое дело соответствовало тому представлению, что за несколько дней сложилось у него о нравах лесника – о его похождениях, о недавней интрижке, которую он завел с женой хозяина харчевни «Донжон», а кроме того, об известных ему громогласных смертных угрозах папаши Матье в адрес лесника, ибо в час пополудни папаша Матье, несмотря на свои ревматические жалобы и протесты жены, был арестован и под надежной охраной отправлен в Корбе. Однако ничего компрометирующего у него так и не нашли, и тем не менее угрозы, высказанные им накануне в присутствии проезжих людей, сообщивших об этом судебным властям, скомпрометировали его куда больше, нежели, допустим, нож, послуживший орудием убийства «зеленого человека», если бы таковой вдруг обнаружили спрятанным у него в тюфяке.