Она потянулась к ручке двери. С опаской, так, словно этобыла не ручка, а спящая кобра.

«Past, — подумала она невольно по-эльфьи, — явыдерживала и мужиков с мечами. Выдержу и одного с…»

Она прикрыла глаза. И вошла в комнату.

Пусто. На малахитовом столике книга, бокал. На стенахстранные рельефы и барельефы, драпри, яркие гобелены. В углу — статуя.

А в другом углу — ложе с балдахином. Сердце у Цири сновазабилось сильнее. Она сглотнула.

Краешком глаза заметила движение. Не в комнате. На террасе.Он сидел там, полуобернувшись к ней.

Хотя уже немного понимая, что у эльфов все выглядит не так,как она привыкла думать и видеть, Цири тем не менее испытала легкий шок. Всякийраз, когда речь заходила о короле, ей, неведомо почему, чудился Элвилл изВердэна, невесткой которого она чуть было не стала. Думая о короле, она виделанеповоротливого, заплывшего жиром, пропахшего луком и пивом толстяка с краснымносом и налитыми кровью глазами, неопрятного бородатого старика со скипетром идержавой в опухших, покрытых печеночными бляшками руках.

Но у балюстрады стоял совсем другой король. Он был оченьхудощав и — это было видно — очень высок. Его длинные, ниспадающие на плечи испину волосы были пепельные, как у нее, сильно прореженные седыми прядками. Нанем был черный бархатный жилет. На ногах типичные эльфьи высокие сапоги смногочисленными застежками по всей голени. Кисти рук — узкие, белые, с длиннымипальцами.

И занимался он тем, что пускал мыльные пузыри, то и деломакая соломинку в блюдечко с мыльной водой. Переливающиеся всеми цветами радугипузырики плыли вниз, к реке. Они тихо кашлянула.

Король Ольх повернул голову. Цири не могла сдержать вздоха.У него были необыкновенные глаза. Светлые, как расплавленный свинец, бездонные.И полные невероятной тоски.

— Ласточка, — проговорил он. — Зиреаэль.Благодарю за то, что пожелала прийти.

Она сглотнула, не зная, что сказать. Ауберон Муиркетахподнес соломинку к губам и послал в пространство очередной пузырь. Чтобысдержать дрожь в руках, она сплела их, выламывая пальцы. Потом нервно прошласьпо волосам. Эльф, казалось, всецело поглощен мыльными пузырями.

— Ты нервничаешь?

— Нет, — солгала она. — Нет…

— Куда-нибудь спешишь?

— Конечно!

Пожалуй, она вложила в голос чуть лишку развязности,почувствовала, что балансирует на грани приличия. Однако эльф не обратил на этовнимания. Выдул на конце соломинки огромный пузырь, покачивая, придал ему формуогурца. Долго любовался своим произведением.

— Я не покажусь тебе слишком назойливым, если спрошу,куда ты так спешишь?

— Домой! — фыркнула она, но тут же поправилась,добавив спокойным тоном:

— В свой мир.

— Куда-куда?

— В свой мир!

— Ах так? Прости. Я мог бы поклясться, что ты сказала:к своим причудам. И очень удивился, поверь. Ты говоришь на нашем языкепревосходно, но над произношением следует еще поработать.

— Так ли уж важно, как я произношу слова? Ведь я тебепотребна не для разговоров.

— Ничто не должно стоять на пути к совершенству.

На конце соломинки вырос очередной пузырь, оторвался, поплыли лопнул, натолкнувшись на ветку ивы. Цири вздохнула.

— Стало быть, ты спешишь в твой мир, — проговорил,помолчав, король Ауберон Муиркетах. — «Твой». Действительно, вы, люди, нестрадаете избытком скромности.

Он поболтал соломинкой в блюдечке, беззаботным, казалось,дуновением окружил себя роем радужных шариков.

— Человек, — сказал он. — Твой косматыйпредок по мечу появился на свет гораздо позже, чем курица. А я никогда неслышал, чтобы у какой-либо курнцы были претензии к миру… Почему ты крутишься итопчешься на месте, словно обезьянка? То, что я говорю, должно тебязаинтересовать. Ведь это история. Ах, прости, догадываюсь, история тебя ничутьне интересует, а лишь нагоняет тоску.

Большой искрящийся пузырь поплыл к реке. Цири молчала,покусывая губы.

— Твой косматый предок, — продолжал эльф,помешивая соломинкой в блюдечке, — быстро научился пользоватьсяоттопыренным большим пальцем и зачатками интеллекта. С их помощью он проделывалразные фокусы, как правило, столь же смешные, сколь и страшные. То есть я хотелсказать, что если б проделываемые им фокусы не были столь страшными, то были бысмешны.

Очередной пузырь. Сразу после него второй и третий.

— Нас, Aen Elle, в принципе мало интересовало, чтовытворяет твой предок. Мы, в противоположность Aen Seidhe, нашим собратьям, ужедавно ушли из «твоего» мира. Мы избрали себе иной, более любопытный универсум.Ибо в те времена — тебя удивит то, что я скажу, — можно было достаточносвободно перемещаться между мирами. При толике дара и ловкости, разумеется. Ты,несомненно, понимаешь, что я имею в виду.

Цири закипала от любопытства, но упорно молчала, сознавая,что эльф слегка подсмеивается над ней. И не хотела облегчать ему задачу.

Ауберон Муиркетах улыбнулся. Повернулся. На шее у него виселзолотой альшбанд, знак власти, носящий на Старшей Речи название torc'li.

— Mire luned.

Он легко дунул, медленно вращая соломинку. У отверстиявместо одного, как раньше, большого пузыря повисло несколько.

— Пузырек при пузырьке, при пузырьке пузыречек, —замурлыкал он. — Эх, так было, так было… Мы говорили, какая разница,побудем немного здесь, немного там, ну и что из того, что Dh'oine захотели вочто бы то ни стало уничтожить свой мир вместе с собой? Пойдем куда-нибудь еще…В другой пузырек…

Обжигаемая его палящим взглядом, Цири кивнула, облизнулагубы. Эльф снова улыбнулся, стряхнул пузырьки, дунул еще раз, теперь уже так,что на конце соломинки образовалась огромная гроздь из множества маленьких,слепившихся меж собой пузырьков.

— Наступила Конъюнкция. — Эльф поднял увешаннуюпузырьками соломинку. — Миров стало еще больше. Но двери захлопнулись. Онизакрыты для всех, кроме горстки избранных. А время уходит. Двери надобноотворить. Срочно. Это императив. Ты понимаешь это слово?

— Я не дура.

— Конечно, нет. — Он повернул голову. —Просто не можешь быть дурой. Ведь ты — Aen Hen Ichaer, Старшая Кровь. Подойдиближе.