— А мне-то что? — проворчала она. — Мыдоговорились. Вы, я думаю, научились у краснолюдов, ваших побратимов, что такоеконтракт? Я свое сделала! Отдалась! Какое мне дело, что он не может или нехочет? Мне без разницы, что это — старческая немощь или я его не привлекаю.Может, он брезгует Dh'oine? Может, как Эредин, видит во мне только самородок вкуче перегноя?

— Надеюсь, — лицо Аваллак'ха, небывалое дело,изменилось и сморщилось, — надеюсь, ты не сказала ему ничего подобного?

— Не сказала. Хоть и очень хотелось.

— Остерегайся. Ты не знаешь, чем рискуешь.

— Мне все едино. Я заключила контракт. Или выполняйтеусловия, или разрываем уговор и я становлюсь свободной.

— Берегись, Зиреаэль, — повторил он, указывая настатуэтку капризничающего малыша. — Не будь такой, как этот мальчик. Следиза своими словами. Старайся понять. А если чего-то не понимаешь, ни в коемслучае не действуй опрометчиво. Помни: время не играет никакой роли.

— Неправда!

— Не будь, пожалуйста, строптивым ребенком. Повторяюеще раз: наберись терпения. Потому что это твой единственный шанс получитьсвободу.

— Да неужто? — чуть не закричала она. —Начинаю сомневаться! Начинаю подозревать, что ты обманул меня! Что все вы меняобманули…

— Я обещал тебе, — лицо Аваллак'ха оставалосьтаким же мертвым, как камень статуй, — что ты вернешься в свой мир. Я далслово. Подвергать слово сомнению — тяжкая обида для Aen Elle. Чтобы от нееуберечься, я предлагаю окончить разговор.

Он хотел уйти, но она преградила ему путь. Его аквамариновыеглаза превратились в щелочки, и Цири поняла, что имеет дело с очень опаснымэльфом. Но отступать было поздно.

— Очень уж это по-эльфьему, — прошипелаона, — оскорбить и не давать возможности отыграться.

— Берегись, Ласточка.

— Послушай! — Она гордо вскинула голову. —Ваш Король Ольх с задачей не справился. Это более чем ясно. Не имеет значения,в нем ли причина, или во мне. Но я желаю выполнить договор и покончить с этимраз и навсегда. Так пусть того ребенка, который вам так необходим, заделает мнекто-нибудь другой.

— Ты даже не понимаешь, что говоришь!

— А если причины во мне, — проговорила она с тойже интонацией, с тем же выражением лица, — значит, ты ошибся, Аваллак'х.Притащил в свой мир не того, кого надо.

— Ты не понимаешь, что говоришь, Зиреаэль.

— Если же, — крикнула она, — все вы мноюбрезгуете, то воспользуйтесь методами скотоводов, выращивающих осломулов! Что,не знаешь? Жеребцу показывают кобылу, а потом завязывают глаза и подставляютослицу!

Он даже не пытался отвечать. Бесцеремонно отвернулся и ушелпо аллее.

— А может, ты сам? — рявкнула она. — Хочешь,отдамся тебе? А? Не пожертвуешь ли собой? А? Ведь у меня вроде бы глаза Лары?!

В два прыжка он оказался рядом, его руки змеями протянулиськ ее шее и сжали, словно стальные клещи. Она поняла, что стоит ему захотеть, ион удушит ее как цыпленка.

Но он отпустил ее. Наклонился. Заглянул в глаза.

— Кто ты такая, — спросил необыкновенноспокойно, — что осмеливаешься бесчестить ее имя? Кто ты такая, чтоосмеливаешься осыпать меня оскорблениями? О, я знаю, я вижу, кто ты такая. Тыне дочь Лары. Ты дочь Крегеннана, бездумная, невежественная, самовлюбленная Dh'oine,прямо-таки типичный представитель расы, которая ничего не понимает, ностремится все разрушить и уничтожить, превратить в руины одним прикосновением,измарать и испоганить одной лишь мыслью! Твой предок украл у меня мою любовь,отнял ее у меня, самовлюбленно и невежественно отнял у меня Лару. Но тебе,достойной его дщери, я не позволю отнять у меня память о ней!

Он отвернулся. Цири поборола спазм.

— Аваллак'х…

Взгляд.

— Прости меня. Я вела себя бездумно и низко. Подло.Прости меня, Аваллак'х. И если можешь — забудь. Он подошел к ней. Обнял.

— Я уже забыл, — тепло проговорил он. — Небудем к этому возвращаться.

Когда вечером она вошла в королевские покои, умытая ипричесанная, Ауберон Муиркетах сидел за столом, склонившись над шахматнойдоской. Он молча приказал ей сесть напротив.

И выиграл за девять ходов.

Следующую партию она играла белыми, а он выиграл заодиннадцать ходов.

Только тогда он поднял глаза — светлые необыкновенные глаза.

— Разденься, пожалуйста.

В одном его нельзя было упрекнуть — он был деликатен инисколько не торопился.

Когда — как и в прошлый раз — он поднялся с ложа и молчаушел, Цири приняла это безропотно. Но почти до рассвета не могла уснуть.

А когда окна посветлели от зари и она наконец уснула, ейприснился очень странный сон.

* * *

Высогота, склонившись, отряхивает от росы ловушку на ондатр.Шумят тронутые ветром камыши.

Я чувствую себя виновным, Ласточка. Это я подсказал тебеидею безумной эскапады. Показал путь к той проклятой Башне.

— Не упрекай себя, Старый Ворон. Если б не Башня, менясхватил бы Бонарт. Здесь я по крайней мере в безопасности.

Здесь ты не в безопасности.

Высогота выпрямляется.

За его спиной Цири видит холмы, голые и пологие, выступающиеиз трав, словно изогнутые хребты затаившихся в засаде чудовищ. На одном изхолмов огромный валун. Рядом с валуном две фигуры. Женщина и девочка. Ветеррвет и развевает черные волосы женщины.

Горизонт полыхает молниями.

Хаос протягивает к тебе руки, доченька. Дитя Старшей Крови,девочка, вплетенная в Движение и Перемены, в Гибель и Возрождение.Предназначенная и сама являющаяся Предназначением. Из-за закрытых дверей Хаоспротягивает к тебе свои когти, по-прежнему не зная. станешь ли ты его орудием,или помехой в его планах. Не зная, не сыграешь ли ты случайно роль песчинки вшестеренках Часов Судьбы. Хаос боится тебя, Дитя Предназначения. А хочет сделатьвсе, чтобы страх испытывала ты. Поэтому насылает на тебя сны.

Высогота наклоняется. За его спиной небо полыхает заревомпожаров. По равнине галопом мчатся тысячи всадников. Всадников в красныхплащах.

Dearg Rundhri.