Страдальческий вздох вырвался у меня из груди. Эта история была, конечно, шуткой, но ситуация казалась сходной. Что было делать? Версальские дамы первым делом провели бы с мужем ночь, а потом бы и сам дьявол не разобрался, чей ребенок. Что ни говори, легкий выход, но вот мне он нисколько не подходил. Я бы не могла жить с такой ложью. Я привыкла быть искренней с Александром. Мне и без того надо будет скрывать то, что случилось в Париже. Ту майскую ночь, которую я проклинала теперь. Мне казалось ужасно несправедливым то положение, в какое я попала. Те мимолетные удовольствия не заслуживали такой расплаты! Такого отчаяния, что охватило меня теперь!

Так что же делать? Признаться? Но если бы хоть один из дю Шатлэ узнал, что со мной происходит, меня убили бы на месте, и в этом я нисколько не сомневалась. По крайней мере, Поль Алэн поступил бы именно так. Я не знала, убил бы меня Александр или нет, но в том, что между нами произошел бы непременный разрыв, я не сомневалась. И боялась этого.

Признаваться нельзя. И скрывать нельзя. У меня просто нет мужества нести еще и этот крест! Я обязана избавиться от этого как можно скорее, любым способом. Это единственный выход, который у меня есть: избавиться от ребенка. Это тоже грех, мне было об этом известно. Но что же делать, если я так труслива, если у меня нет сил смело отдаться на волю судьбы и позволить событиям идти своим чередом! Пусть лучше грех, чем что-либо другое! Этот ребенок должен исчезнуть, и еще следует радоваться, что до приезда Александра остается целых четырнадцать дней!

– Эй-эй! Сюзанна! Подождите!

Я остановилась, увидев за деревьями гнедую лошадь графини де Лораге. Констанс подскакала – румяная, с сияющими глазами, очень красивая сейчас. «Вот счастливая женщина, – подумала я невольно. – Уж ей-то никогда не приходилось бывать в таком положении».

Я сошла с лошади. Констанс, маленькая, решительная, сразу осыпала меня упреками:

– Ну, как вам не стыдно? А еще подруга! Вы целую неделю у нас не были!

– Я была занята, – оправдывалась я. – И Филипп так много времени отнимает.

– Да, Филипп… – протянула она мечтательно. – Какая же вы счастливая!

Я не сдержала улыбки, услышав это от нее. Потом искренне и нежно обняла подругу.

– Констанс, вы же знаете, как я вас люблю. Я как раз хотела сообщить вам, что Александр приезжает.

– О! Поздравляю! Вы заслуживаете этого!

Мы обе, не сговариваясь, опустились на траву под большим дубом. Целые заросли ежевики разрослись в его тени. Я сорвала ягоду и поднесла ко рту. Констанс, нервно покусывая соломинку, смотрела на меня.

– Почему вы молчите? Рассказывайте! Когда приезжает герцог?

– Через две недели, – ответила я без всякого энтузиазма.

– Так почему же у вас такое лицо? Моя дорогая! Неужели есть что-то такое, что вас тревожит?

Я не только тревожилась, у меня слезы закипали на глазах. Я отвернула лицо, чтобы Констанс не видела этого. Мне казалось чудовищным то, что я должна все скрывать в себе, мучиться этим одна, без всякого сочувствия! Это невыносимо! Рыдание вырвалось у меня из груди. Испуганная, Констанс подалась ко мне, коснулась ладонью моей щеки.

– Что произошло? Что с вами?

Неосознанно, непроизвольно с моих губ сорвалось – с болью и мукой:

– Констанс, я в отчаянии! Я не знаю, что мне делать! Уж лучше бы я умерла!

– Боже мой, неужели что-то случилось с Жаном?

– Нет! Со мной! И мне кажется, что это непоправимо!

– Но что вы сделали?

– Я изменила Александру и теперь беременна! Можно ли придумать что-либо ужаснее?!

Она отшатнулась. Да я и сама успела испугаться того, что сказала. Может быть, получится, как в истории с царем Мидасом: тростник услышал мои слова и разнесет их по всему миру? Мягко говоря, я почувствовала себя неловко, не зная, как отреагирует Констанс. Мне ведь было совсем неизвестно, что она думает по поводу супружеской неверности.

Она тихо спросила:

– Это случилось в Париже?

– Да, – ответила я сдавленно, чувствуя, что вот-вот разрыдаюсь.

Слезы застилали мне глаза. Я снова отвернулась, готовая упасть лицом в траву и заплакать в голос. Может быть, хоть это принесет облегчение! В этот миг теплая рука Констанс легла на мою руку, и я услышала ее необычно решительный голос:

– Первое, что вы должны сделать, дорогая, – это не изводить себя так. Мужья изменяют нам чаще, чем мы им. Но когда вы видели, чтобы они так переживали по этому поводу?

Этими словами я была ошеломлена.

– К-кажется, вы становитесь на мою защиту? – пробормотала я.

– Да! И не сомневайтесь в этом!

– Но ведь измена – это еще не все!

Заикаясь, я произнесла:

– К-Констанс, что же делать со всем остальным?

Графиня де Лораге серьезно смотрела на меня, светлые брови ее были нахмурены. Мы обе долго молчали. Для меня становилось очевидным, что помочь она не может. Да и кто может? Это только моя проблема!

– Сюзанна, – сказала она решительно, – не стану притворяться, что я знакома с тем, что требуется в вашем случае. Не скрою, я всегда находилась в совершенно обратном положении. Но мне приходилось слышать кое о чем.

– О знахарках, может быть? – спросила я с горькой усмешкой.

– В некоторых случаях можно обойтись без них.

– Как?

– Вы, верно, просто забыли. Вы наверняка знаете.

Она наклонилась и прошептала кое-что мне на ухо. Потом, помолчав, добавила:

– Но надо все-таки немного подождать. Может быть, вы ошибаетесь.

Я с сомнением спросила:

– Вы думаете, ваш способ поможет?

– Попытайтесь. Таким изнеженным и хрупким созданиям, как мы, это помогает. Кроме того, это не опасно. Вы здоровы?

– Вполне.

– Значит, можете ничего не бояться.

2

Неделя, стоившая мне многих часов тревоги и раздумий, никаких изменений не принесла. Напротив, с каждым днем подозрения становились все более обоснованными. Я поняла, что надо что-то предпринимать. До приезда Александра оставалось не так уж много времени. Точнее, совсем немного!

– Маргарита, на сегодня мне нужна амазонка, – сказала я в пятницу утром.

– Разве мы не собирались сегодня варить варенье?

– Мне нужна амазонка! – почти выкрикнула я, не в силах сдержать дрожь. – Я уезжаю. Я буду кататься верхом!

Она удалилась. У меня на туалетном столике был флакон с белладонной. Несколько капель я налила в воду и поставила стакан, чтобы раствор настоялся. Должен был получиться необыкновенно возбуждающий напиток. Он обостряет чувства, нервы, все мышцы тела. А в таком состоянии человек становится особенно слабым.