У Фишера на лбу крупными каплями выступил пот. Он выдохнул с облегчением, подошел к Анне Стине, развязал ей руки и шепнул на ухо:

– Если когда-нибудь встретимся, Анна Стина Кнапп, моли Бога, чтобы ты увидела меня первой.

Он втолкнул Драконшу и Анну Стину в ворота, где их ждал стражник в такой же синей форме. Пастор нетвердой походкой двинулся к мосту, продолжая бормотать себе под нос проклятия. А может, продолжал отчитывать Фишера.

– Значит, вот это кто… – Фишер сплюнул через плечо. – Пастор Неандер… Слышал я, что он маленько свихнулся, а теперь и сам увидел. Не сказал бы, что маленько.

Пальт у ворот, пожилой человек с пятнистым от ожогов лицом, безволосый и безбровый, злорадно ухмыльнулся:

– Да уж… Встретишься с Неандером, когда он не в духе, – считай, не повезло.

– А с чего это он взбеленился? Что ему надо?

– Ему мало надо… А тут еще он узнал, что его любимый оперный бас, инспектор Прядильного дома Бьоркман, попросил об отставке и собирается отбыть в Саволакс30.

– И что?.. Он же его терпеть не может, должен бы радоваться?

– Это, дружок, запутанная история. Пастор годами пишет на него доносы во все инстанции, которые только приходят ему в голову. Эти доносы… их и в руки-то взять страшно. Даже покойному королю Густаву написал. Дело кончилось тем, что пастора самого оштрафовали на двадцать риксдалеров – дескать, как посмел обращаться к монарху в таком тоне. Пастор, говорят, сабрировал бутылку шампанского, когда узнал, что короля застрелили. И как ему радоваться, что Бьоркман уезжает? Теперь пастору до него не дотянуться, а вместо страшной мести, которую он вынашивает годами, – пшик. Дуновение воздуха. У него и цели-то другой в жизни нет, кроме как ущучить Бьоркмана.

– А кто будет вместо Бьоркмана?

– А кто знает? Осенью выяснится. Не раньше. Кому охота переселяться на этот островок? Бьоркману двадцать лет вообще ни до чего не было дела, может, потому он и не свихнулся, как другие. В тюрьме я его с зимы не видел. Сидит у окна и поет. А Неандер… что ж Неандер: читает молитвы с утра до вечера. Слова, правда, забывает – пьяный все время. Трезвым, думаю, никто его и не видел. И ему тоже плевать на заключенных девок, пока они каким-то образом не могут послужить в очередной интриге против Бьоркмана. А пока всем правит Петтерссон. Да Фишер и сам знает… Вряд ли что поменяется, даже если пришлют на нашу голову нового инспектора.

– Ну и помойка тут у вас… у меня не так много причин благодарить судьбу, но что меня не сунули в эту дыру – спасибо. Я двух новых привез, обе шалавы. Удачи вам, девчушки!

Фишер подмигнул стражнику и с притворной вежливостью приложил руку к полям шляпы.

Повернулся на каблуках и захромал к выходу.

Пальт с обожженным лицом крикнул молодого напарника, вытянул тяжелый засов и впустил их во внутренний дворик. Колодец с ручным качком. Квадрат неба над головой такой маленький, будто смотришь на него из шахты. За зарешеченными грязными окнами флигелей угадываются согнутые фигуры работающих женщин, а дальняя сторона дворика занята зданием, по виду более старым и похожим на обычную усадьбу. Скорее всего, и задуманном как усадьба, для приема гостей и балов, но позже, после пристройки флигелей, ставшим частью Прядильного дома.

Пальты дожидались старшего, а тот, очевидно, не спешил. Анну Стину одолевала тревога, и она покосилась на Драконшу – неужели той все равно? Та переминалась с ноги на ногу и приставала к пальту, чтобы тот показал ей отхожее место.

Тот пожал плечами:

– Помолчи, если у тебя на плечах голова, а не репа. Сейчас придет Петтер Петтерссон, а его лучше не раздражать.

Драконша зло на него глянула, дождалась, пока пальт отвернется, и состроила гримасу.

Наконец появился старший пальт – огромный, с такими плечами, что Анне Стине вряд ли удалось бы обхватить их руками. Камзол расстегнут, и вряд ли его удалось бы застегнуть, даже если бы он захотел. Круглая потная, покрытая шрамами физиономия. Нос настолько курносый, что больше похож не на нос, а на пятачок. Мешки под маленькими, прищуренными глазками. Густые волосы собраны в тугой узел на затылке.

– Добро пожаловать в нашу скромную обитель, цыплятки! – сказал он густым басом. – Я – Петтерссон, я начальник стражи, как и мой коллега Хюбинетт. Вас доставили сюда, чтобы дать возможность исправить вашу грешную жизнь. Имена?

– Анна Стина Кнапп, Карин Эрссон, – ответил молодой пальт.

Петтерссон уставился на девочек. Анна Стина скромно опустила глаза – она знала, как вести себя с мужчинами вроде этого Петтерссона. А Драконша глаз не отвела. Дерзко уставилась на начальника и покачивалась на полусогнутых ногах, стараясь удержать позыв.

– Что беспокоит фрекен Эрссон? – Петерссон махнул в ее сторону похожей на копченый окорок рукой и повернулся к пальту.

– Фрекен просится пописать.

– Вот оно что, фрекен Эрссон? Так ты, конечно, присаживаешься, где захочешь, как дикий зверь…

Драконша ответила не сразу. Она наверняка, как и Анна Стина, уловила издевку в голосе Петтерссона. Анна Стина молила Бога, чтобы Карин не поднимала брошенную перчатку. Напрасно – Драконшу уже не остановить. Она выставила вперед подбородок и прошипела:

– Пузырь надо опорожнять. И зверям, и людям.

Рот Петтерссона, и без того широкий, растянулся от уха до уха в улыбке, от которой у Анны Стины побежали мурашки по коже. Откормленный кот изготовился всадить когти в беззащитную мышь.

– Могу я посмотреть на фрекен поближе? – Он взял Драконшу за подбородок. – А-а-а… знакомая картина. Эти девицы, если позволите так выразиться, украшают своим присутствием кабаки и публичные дома. А танцевать ты любишь?

Анна Стина дернулась. Как же предупредить ее, чтобы не глотала наживку, промолчала… Может быть, обойдется, может, ему надоест эта игра?

Уже поздно. Драконша пожала плечами:

– Почему бы не пройтись круг-другой?

Петтерссон повернулся к своему напарнику:

– А я что говорил? Мои пряхи – способный народ! На все руки и, как видишь, на все ноги. А ты и в самом деле умеешь танцевать, фрекен Эрссон, или висишь на своем кавалере, как мешок с сеном, а после двух полек уже и выдохлась?

Драконша презрительно ухмыльнулась:

– Могу танцевать всю ночь. Все уже на пол попадают, а я…

Петтерссон остановил ее жестом руки:

– Так я и думал. Но, как говорится, ловлю на слове. Ты утверждаешь одно, а на деле получается совсем другое. Может, станцуешь для меня?

Драконша потопталась немного на месте, изобразив полечную припрыжку.