Анна иногда проходит по границе отведенного ей участка, и тогда случаются встречи – как сейчас, например. Улла ходит вокруг Фатбурена – самый невыгодный участок. Они встретились на вершине Почтового холма, откуда открывается вид на Слюссен и Стадсхольмен, Город между мостами. Корзинка у Анны Стины почти пуста, она может возвращаться в лавку к Янссону, по пути наверняка продаст, что осталось. Может быть, повезет, и он отправит ее еще на один круг – до захода еще долго.

Улла смотрит на нее сильно косящими глазами, рот полуоткрыт. Анна Стина почти ничего о ней не знает. Улла начала работать весной, и месяцы работы на улице оставили свой след. Кожа задубела и потемнела от загара и грязи, спина искривилась от корзины – наверняка она забывала или не догадывалась перекладывать ее с одной стороны на другую. Улла продает очень мало, Янссон каждый раз качает головой и распределяет остаток между другими, чтобы продали за любую цену – надо любой ценой избавиться от фруктов, завтра уже не продашь.

Анна Стина не раз видела, как Улла с испачканными коленями и сбитом набок платке враскоряку выходит из сарая или из хлева, – находились желающие ею попользоваться. Анна Стина вспомнила Андерса Петтера, и ее передернуло – сколько подобных сцен пришлось пережить бедняжке Улле… Чудо, что она еще не забеременела, – Провидение все-таки заботится о скудных разумом.

Анна Стина после разговора с пастором Люсандером не могла уснуть: пыталась понять, что произошло. Скорее всего, обескураженный отказом Андерс Петтер явился домой в слезах, и родители заметили, что с ним что-то не так. Легко понять: отец и мать Андерса Петтера, по мере того как дети росли, смотрели на Анну Стину все с большим подозрением. Особенно мать. Ей вовсе не хотелось иметь невесткой нищую прижитую девчонку. Сын выучится на штурмана и может найти более подходящую невесту. И, если Андерс Петтер не рассказал родителям правду, они наверняка считают ее авантюристкой, соблазнившей их сына единственной доступной ей приманкой. Ему надо было только кивнуть, чтобы подтвердить худшие подозрения матери.

Улла громко высморкалась, и Анна Стина отвлекалась от мрачных мыслей.

– Какие дядьки, Улла?

Дурочка вытерла нос рукавом дырявой кофты.

– Одеты не как люди, и у них на один глаз меньсе. И нога не сгинается.

– И зачем я им понадобилась?

– Спрасывают, знаю ли я Анну Стину. Я им: какую? Кнапп или Андерссон? Кнапп, говорят. Ту, сто ходит с корзиной.

– Когда это было? Что ты ответила?

Улла наморщила лоб – трудно отвечать сразу на два вопроса.

– Раньсе было. Еще полдень не звонили. Я-то знаю, как не знать… посла напиться к церковному колодцу, и…

– Улла! Почему ты не пошла в Бруннсбакен? Если бы Драконша тебя увидела, она бы опять тебе навешала. Уж это ты знаешь лучше других…

Улла вновь звучно шмыгнула носом и гордо подняла пальцем верхнюю губу – показать три зуба, выбитые Карин Эрссон. Карин все называли Драконша, отчасти потому, что ее участок приходился на квартал под названием Дракен, но больше по причине редкостной свирепости.

– Спрасывали, знаю ли я Анну Стину, – повторила Улла, вспомнив, видимо, что второй вопрос остался не отвеченным. – Я говорю: знаю, а они: а как ее найти? А я спрасываю, куда у длинного делся глаз, а у короткого нога, а они мне – заткнись и отвесай на вопросы. Я говорю, попробую, только как же это выйдет – заткнусса и отвесать. Тогда длинный ухватил меня за волосы… Погляди!

За ухом, там, где начинается рост волос, кожа была малиново-красная.

– Так больно было, что я выронила корзинку и цуть не заплакала. Ну нет, думаю, Анна Стина добрая, она меня не обизает, а от этих двоих ницего хоросего не жди. Я и говорю: знаю, знаю ее, здоровенная такая, волосы черные и горб, она у Бьорнгордена ходит.

Анна Стина поспешила вниз по холму. Солнце клонилось к закату. Эфраим Янссон в своей лавке уже подбивал итоги дня. Анна Стина раздумала делать еще один заход, чем вызвала его недовольство.

– Вот как, фрекен Кнапп? Фрекен Кнапп набила ножки? Фрекен Кнапп торопится домой попудриться и побрызгать шейку розовой водой?

Знакомый проблеск жадности в глазах. Он открыл журнал.

– Рабарбар у фрекен Кнапп на последнем издыхании. Завтра его за эту цену уже не продашь, она и сама знает. Вычитаю из оплаты.

Она принимает из рук в руки несколько рундстюкке – меньше, чем рассчитывала.

Тени деревьев длинные-предлинные, но они скоро исчезнут: огромное, но неяркое оранжевое солнце уже наполовину спряталось за Почтовым холмом. Анна Стина все время опасливо оглядывается – тех двоих, о которых говорила Улла, не видно. Ни на холме, ни ниже, на площади у Слюссена. Она поднимается выше, мимо кладбища и швейной фабрики Рутенбека. Дальше начинается сплошной водоворот деревянных лачуг, прорезанных десятками проходов и переулков, названия которых вряд ли знают сами обитатели. Где-то там и ее хижина, но она не решается туда возвращаться.

Она увидела их в ту же секунду, что и они увидели ее. Ждали, притаившись за ободранным деревянным фасадом. Синие, с белым поясом камзолы без лацканов, кожаные гетры до коленей. У коротышки – шпага, у длинного – дубинка и кусок веревки.

Коротышка грязно выругался: от неожиданности сломал чубук глиняной трубки.

Анна Стина юркнула в проем между домами и тут же обнаружила, что он постепенно сужается. Она все же протиснулась в щель и оказалась во дворе. На крыльце сидел инвалид и что-то мастерил. Не успел он удивиться, как она, махнув ему рукой, пробежала через двор, перепрыгнула через забор и оказалась в немощеном, как и большинство других в предместье, переулке. Наугад свернула направо и припустила, что было сил.

За спиной послышались крики: «Вор! Держи вора!» – она даже не поняла, кто кричит. То ли ее преследователи, то ли дядька-инвалид. Опыт предместья любого научит: если кто бежит – наверняка вор.

Взгляд ее упал на прислоненные к сараю сырые неструганые доски. Анна Стина забралась под них, с трудом прикрыла лаз тяжелой доской, сжалась в комок и дождалась темноты.

Она не знала, сколько так сидела, но, когда осторожно выглянула наружу, уже сияли звезды, особенно яркие еще и потому, что в этом квартале мало кто зажигал свет. Срочно уходить. Но сначала она должна захватить свое имущество: несколько шиллингов в тряпочном мешочке, там же мамина брошь и плетеный браслет – подарок на именины. И несколько стеклянных шариков. Кое-что из еды – на несколько дней хватит. Она перейдет Слюссен и исчезнет в водовороте людей в Городе между мостами или в северных предместьях.

Крадучись и прижимаясь к стенам домов, Анна Стина прошла на всякий случай вокруг квартала – другим путем, чем пришла. В деревянном строении, которое считалось ее домом, несколько входных дверей. Двери размножались на глазах по мере того, как хозяин делал новые пристройки и в них втискивались новые постояльцы. Она прошла вдоль сточной канавы и заглянула в дырку в заборе на месте выпавшего сучка. Постояла немного – никакого движения.