Анна Стина в детстве побаивалась огня. В сказках огонь называли «красным самцом», и никогда ничего хорошего от него не ждали, всегда представляли безжалостным чудищем. Она понимала, что сказки эти идут из старых времен, их рассказывали старики, видевшие собственными глазами, как огонь пожирает деревянные лачуги. Но Анна Стина – дитя иного времени, она выросла в каменном, а не деревянном Стокгольме. Деревянных лачуг становится все меньше, и с годами уже трудно увидеть связь между ненасытным огненным штормом и мирным потрескиванием дров в печи. И даже сегодня, в день, когда огню позволяют несколько часов поиграть в былое величие, он все равно приручен и окружен бесчисленными ведрами с водой и пожарными шлангами.

Вечер на удивление теплый, но с моря дует прохладный ветер. И слава богу: когда ветер с моря, Барнэнеген оказывается с наветренной стороны от Фатбурена, где вонь оттаявших нечистот можно не только почувствовать, но и увидеть в виде плюмажей почти неподвижно висящих в воздухе металлически-синих мух. А сизое вечернее небо в этот короткий период между весной и летом согревает душу. Позади угольно-черный зимний мрак, когда идешь по переулку, вытянув руки, чуть не на ощупь, а за тобой подглядывают кошачьи глаза уличных фонарей, которым не под силу осветить даже собственный столб. А если, не дай бог, выронишь что-то в снег, единственный шанс найти – остаться на месте и ждать рассвета. Весной природа не в силах нарушить данные ею обещания, даже если бы и хотела. Она вынуждена их выполнять, и все кажется возможным и достижимым.

И весело не только ей.

На лугу полно народу. На траве расселись дети, бродяги и нищие из предместий Катарина и Мария, рабочие мануфактур, те, у кого еще есть силы и желание куда-то идти после работы. Чуть подальше – публика почище: владельцы фабрик с друзьями из Города между мостами, аристократы в роскошных шелковых одеяниях с непременными кружевами. А рядом с ней, Анной Стиной, устроился Андерс Петтер, соседский мальчик. Он на пару лет старше, уже готовится выйти в море со своим отцом. Скоро, очень скоро придет время, когда он уверенным шагом пройдет по ребристым деревянным сходням, корабль вооружится парусами и отправится в плавание. В другой, неизвестный мир, далеко-далеко от Стокгольма. Анна Стина завидует ему. Сама-то она прикована к Сёдермальму невидимыми, но оттого не менее прочными цепями.

Не успела она подтянуть колени к подбородку, чтобы сделаться поменьше и не представлять такой лакомой добычи для усилившегося и похолодавшего ветра, послышался крик:

– Пора!

В основание сунули факел, огонь несколько раз лизнул нижние сучья и стал быстро карабкаться наверх, к вершине высоченной кучи хвороста.

Тут же возникло замешательство: оказывается, команду зажигать дал не служка с башни, а какой-то оборванный мальчуган. Ему надоело ждать, и он ловко передразнил голос служителя. Пожарник под хохот толпы с притворной свирепостью бросился в погоню за нарушителем, но стайка мальчишек брызнула во все стороны, и уже непонятно, за кем из них гнаться. Но заряд веселья уже получен. Бутылки с самогоном передаются из рук в руки. Костер становится все ярче, языки пламени похожи на раскаленные когти, царапающие быстро чернеющее небо с уже высыпавшими звездами. Словно соревнуясь с ними, костер посылает в небо мириады раскаленных искр, но они быстро гаснут и медленно опускаются на землю серыми мучнистыми мотыльками. На фоне костра люди выглядят, как безличные кривляющиеся силуэты, никого не узнать. Чуть поодаль какого-то переосвежившегося парня остановили полицейским ухватом, он дергается и пытается вырваться, но рога ухвата обхватили его шею надежным замком, а до самого полицейского ему не дотянуться: рукоятка достаточно длинна. Народ одобрительно хохочет, радуется отчаянным и неуклюжим попыткам освободиться, свидетельствующим о бойцовской натуре пьяницы.

Лишь только когда толпа зевак немного рассеялась, Анна Стина заметила, что Андерс Петтер положил ей руку на плечо.

Анна Стина знала, что такой момент наступит. Она уже не маленькая, и даже ее короткая жизнь отучила девочку от излишней доверчивости. Андерс – товарищ ее детских игр, друзья не разлей вода, но теперь они стали старше, и его интерес к ней уже за пределами детской дружбы. Она ничего не имеет против Петтера, он ей даже нравится. Приятный парень, мягкий в обращении. И красивый: темные волосы, ярко-синие глаза. Но она пока не готова к решительному шагу, а он настаивает. Анна Стина никакого любовного томления не испытывает. Она просто не знает, что это такое. Ее мать, Майя, уже много лет живет без мужа, и мужчины у нее нет, и она от этого нисколько не страдает. В какой-нибудь другой вечер и, может быть, очень скоро, но не сегодня.

Она давно ждала этого момента, ждала со страхом, мучительно размышляла, как отказать Андерсу и при этом не обидеть, не разрушить их давнюю дружбу. Даже мысленно расписала, что и как она скажет, в какой момент улыбнется и даст понять, что надежда не потеряна. Поэтому ее саму удивило: она довольно резко сбросила его руку и замолчала, забыв заготовленные заранее приветливые слова. Молчала и радовалась, что в темноте не видно, как щеки ее заливает краска.

Вместо нее заговорил Андерс:

– Ты же знаешь, что мне нравишься, Анна. И всегда нравилась.

Она будто онемела, не может выдавить ни слова.

– Тебе уже скоро пора замуж. Мать твоя болеет, а когда помрет, ты и вовсе одна останешься. У тебя нет никого, Анна. Пойдем к пастору, он нас обвенчает…

Он говорит все тише и тише, потом умолкает, а она так и не знает, что ему ответить, и ненавидит себя за это молчание, и чувствует, как в нем закипает обида. Что с ней? Она будто упавший с телеги в Барнэнгене острый и бессловесный осколок мрамора, предназначенного для волшебного резца Сергеля27.

Ее возвратили к жизни всхлипывания Андерса – парень неожиданно заплакал и ушел. Она уже не видит его, но этот плач словно вернул ей прежнего Андерса, мальчишку, которого она утешала, которому промывала ободранные локти и коленки, смазывала маслом рубцы на спине и ягодицах, оставленные розгами свирепого отца. Когда они были детьми, предместье Катарина вовсе не казалось им убогим, это они осознали гораздо позже. Для них это была сказочная страна, полная загадок и приключений. Выдумывала игры она, Анна Стина, но без участия Андерса что за игра! Крыша их лачуги превращалась в палубу фрегата по пути из Китая или Индии, а щепки и камушки – в фарфор и нефрит, которые непременно принесут им счастье. Когда начинались летние дожди и по склонам церковного холма журчали ручьи, они играли в пожарных: Анна Стина извещала о только что замеченном пожаре (она важно называла его где-то услышанным словом «возгорание»), а Андерс, хохоча, черпал дырявым ведром воду и спасал положение.

Ее фантазия не знала границ, и она долго считала, что Андерс так к ней привязан именно из-за этих выдумок.

А теперь он плакал, и она, ни о чем не думая, догнала его на краю луга и обняла вздрагивающие плечи. Он спрятал лицо в ладони, а она начала укачивать его, как в детстве. Наконец он обернулся и положил голову ей на плечо. Анна Стина гладила его темные волосы, приговаривала что-то, и ей становилось легче на душе, казалось, все наладится, все будет хорошо… пока Андерс не обернулся и не закрыл ей рот поцелуем, сцепив руки за ее спиной. Она отшатнулась, он подался за ней, и они оба упали в траву. Андерс прижал ее к земле всем телом, а когда она попыталась протестовать, не смогла ни слова сказать – он втиснул соленый язык ей в рот. Сначала она огорчилась – он ее неправильно понял, и тут же на смену огорчению пришел страх. Что он делает? Рассчитывает, наверное, что жаркие поцелуи наведут ее на другие мысли? Думает, она ради приличия разыгрывает недотрогу и даже благодарна ему за такой напор – дескать, вся вина на нем, а она девушка порядочная? Она попыталась уговорить его, успокоить, но куда там. Закричала, позвала на помощь – никого. И тут ее охватила паника. Андерс намного сильнее ее. Намертво прижал к земле, а коленом больно раздвинул бедра и втиснулся между ними. Он хочет забрать у нее то, что она пока не хочет отдавать, и она ничего не может сделать, у нее слишком мало сил, чтобы сопротивляться.