– Да. Тут.

– Может, сообщишь, где это долбаное «тут»?!

Я оставляю вопрос без ответа. Не хочу ничего объяснять. Еще рано. Сначала надо выяснить, что же произошло здесь, в Америке.

– О чем меня хотят спросить в полиции?

– О порче машины Пиппы.

– Да что ж им неймется!

– Они просмотрели записи с камеры. На них ты входишь в автосервис, а через несколько минут возвращаешься, уже с баллончиком краски в руках.

– Это невозможно. Повторяю, я тут ни при чем.

– У полиции есть доказательства, Клэр. Ты что, меня не слушаешь? Видеозапись. – Люк в ярости. – Немедленно приезжай домой. – В трубке звучат еще какие-то отдаленные голоса, потом он говорит: – Полицейские спрашивают, где ты и когда тебя ждать назад.

Я взволнованно барабаню пальцами по столу.

– Я вернусь в среду.

– Вряд ли они настроены ждать так долго. Давай сегодня днем, а?

– Не могу.

В трубке шорох, ее кому-то передают.

– Миссис Теннисон? – Я узнаю голос женщины-полицейского, которая приходила к нам домой. – Говорит констебль Эванс. Мы с вами обсуждали ущерб, нанесенный автомобилю Пиппы Стент.

– Да. Здравствуйте.

– Ваш муж уже рассказал про новые улики, которые подкрепляют обвинения против вас. Мы хотели бы вновь вас допросить. Вы, наверное, помните наше предупреждение: вы должны сотрудничать с полицией и в случае необходимости приезжать на допросы. Человеку вашей профессии подобное расшифровывать не нужно.

– Я понимаю, но вернуться до среды не могу. – Пора выкладывать все начистоту, дальше тянуть нельзя. – Я за границей, и обратный самолет только во вторник ночью. Я приеду к вам в среду, в первой половине дня.

– Миссис Теннисон, покидать страну недопустимо…

– Очень даже допустимо, – перебиваю я. – Я не арестована. Мне не предъявлено никаких обвинений. Я не под залогом. Вы не запрещали мне покидать страну. Так что я ничего не нарушила.

– Не очень-то вы меня обрадовали.

– Охотно верю и обещаю связаться с вами по возвращении в Англию. А теперь верните, пожалуйста, трубку моему мужу.

– Проклятье, что происходит? – рявкает Люк. – Ты где?

– В Америке, – сообщаю я и продолжаю, игнорируя его возмущенный лепет: – Вернусь в среду. Тогда и поговорим.

Я даю отбой. Кошмар какой-то. Откуда я, черт возьми, взялась на видео из автосервиса?!

Я перевожу глаза на оставленный Ромой конверт. Про видеозапись подумаю позже, а сейчас мне не терпится взглянуть на фотографии. Трясу конверт, на стол вываливается с полдюжины снимков. Я раскладываю их перед собой.

И сначала ничего не понимаю. На то, чтобы осознать увиденное, уходит какое-то время.

На всех фотографиях Марта Манро. Подруга Элис. Девушка, которая сидит рядом с Элис на полученном мамой снимке.

Кажется, мой мозг целую вечность упорядочивает эту информацию и подыскивает ей логическое объяснение. В действительности же проходит мгновенье.

На меня обрушивается правда. То, что я давно подозревала в глубине души, перестает быть мучительным сомнением. Оно трансформируется в ощущение реальной угрозы. К горлу подкатывает тошнота, а мой холодный юридический рассудок затягивает в трясину паники и ужаса.

Не знаю, как я доехала обратно в мотель. Видимо, на автопилоте. Нормально думать я не в состоянии, в голове крутится одна-единственная мысль – все запутано, все жутко запутано. То, что я узнала, понять трудно.

Я швыряю сумочку на кровать, сама падаю рядом на чересчур мягкий матрас. Вытряхиваю содержимое сумки, вновь его изучаю.

Фотографии от Ромы.

Копия фотографии Элис и Марты.

Список вещей для путешествия.

Расчетная ведомость.

Лист из дорогого блокнота.

Коробочка из-под контактных линз.

Я раскладываю фотографии веером.

Отбираю одну – портрет. Девушка улыбается, глядя в объектив. Подношу к глазам совместный снимок Элис и Марты.

Они очень похожи, и незнакомому человеку их легко спутать. Волосы практически одного цвета – разницу в оттенках без труда исправит флакон краски или поход к парикмахеру. У обеих девушек высокие скулы и, судя по полученным от Ромы снимкам, одинаковые рост и телосложение. Единственное отличие – глаза.

У Элис Кеннеди они потрясающего голубого цвета. Я сама отлично это помню. Любой, кто видел Элис, восхищался ее огромными глазами и их голубизной. И у мамы, и у Патрика Кеннеди в семьях преобладают голубые глаза. Вот они, смотрят со снимка прямо на меня.

Я перевожу взгляд на упаковку из-под контактных линз и вдруг понимаю, что изображенный на ней голубой глаз – не просто эмблема. Переворачиваю упаковку. На обратной стороне нарисованы три крошечных квадратика, под каждым – одно слово: голубой, карий, зеленый. В квадратике над словом «голубой» стоит галочка. Это не обычные контактные линзы, а цветные.

Желудок скручивает, меня тошнит, и я уже собираюсь бежать в туалет, но потом стискиваю живот руками, сажусь ровно, расправляю грудь, чтобы впустить в нее побольше кислорода, и глубоко дышу: вдох через нос, медленный выдох через рот. Дурнота отступает, однако в голове сплошная каша.

Я запускаю пальцы в волосы. Что делать? Встаю. Дергаю себя за волосы. Иду к окну. До него всего три шага. Возвращаюсь к кровати. Хочу сесть. Хочу встать. Вновь хватаю фотографии. Прокручиваю догадку у себя в голове, медленно, очень медленно, пункт за пунктом, проверяю, не допустила ли я где-нибудь ошибки. Я ведь очень скрупулезна. Обычно я не допускаю ошибок. Вот бы допустить на этот раз. Я мечтаю ошибиться.

Но не ошибаюсь.

Я вздрагиваю, по спине бегут мурашки страха, переползают на руки, меня обдает волной холода. Я дрожу, втягиваю голову в плечи. Мой мозг официально формулирует жуткую мысль. Девушка, которая живет в моем доме, с моими родными, – не та, за кого себя выдает. Она не Элис. Ее зовут Марта, и она присвоила личность моей сестры.

Я падаю на кровать, зарываюсь лицом в фотографии, в отчаянии прижимаю их к себе. Время и пространство исчезают. Сестричка моя маленькая… Что с ней стало?

Не знаю, сколько я валяюсь среди фотографий, но боль постепенно трансформируется в злость. Я хочу узнать, что произошло с Элис! И ответ мне может дать только один человек – самозванка, поселившаяся в моем доме.

Я звоню Люку. Адреналин бешено гонит кровь по венам, пальцы неуклюже тычут в кнопки. Раз Марта сумела выдать себя за другого человека, раз она смогла хладнокровно и бездушно обмануть не только меня и Люка, но даже маму, – значит, эта девица способна на все. И сейчас она с моей семьей. Господи, как это переживет мама?