В своей незамутненной чистоте эти сожаления длились всего несколько часов. До захода солнца чувства эти были искажены иными соображениями, и чувство вины (которое странным образом всегда возникает при виде чужих страданий) стало понемногу улетучиваться.

Англичане съезжались в Клуб с показным спокойствием и неторопливостью. Лошади не спеша цокали копытами по дорожкам между живыми изгородями, чтобы туземцы не видели всеобщего возбуждения. Англичане в Клубе традиционно обменивались напитками, но в остальном все изменилось, и изменилось коренным образом. Они смотрели в окна на палисадник, обсаженный кактусами, устремившими свои острые стебли в пурпурный зев раскаленного неба. Все они понимали, что находятся в тысячах миль от родной и знакомой обстановки. Клуб был сегодня переполнен; несколько родителей взяли с собой детей, чтобы переночевать с ними в комнатах, зарезервированных для взрослых. Атмосфера была напряженной, как в осажденной крепости. Одна молодая мамаша — безмозглая, но невероятно красивая — сидела в курительной комнате на низкой оттоманке, держа на коленях маленького ребенка. Муж ее был в отъезде по делам службы, и она решила не возвращаться ночью домой на случай «нападения этих ниггеров». Она была женой мелкого железнодорожного чиновника, и обычно к ней относились, мягко сказать, пренебрежительно, но в этот вечер своей статной фигурой и золотистыми кудряшками она символизировала все, за что стоило сражаться и умирать. Она была символом еще более выразительным, нежели несчастная Адела.

— Не волнуйтесь, миссис Блэкистон, эти барабаны бьют в честь Мухаррама, — говорили ей мужчины.

— Значит, началось, — простонала она, обнимая дитя и моля Бога, чтобы оно не начало пускать пузыри в такой возвышенный момент. — Но ничего, в любом случае они не войдут в Клуб.

— Они не войдут и в дом большого сагиба, моя дорогая, а именно там вы сегодня будете ночевать со своим милым ребенком, — говорила миссис Тертон, склоняясь над миссис Блэкистон, как Афина Паллада, и думая, что никогда в жизни не будет больше проявлять свой снобизм.

Коллектор громко хлопнул в ладоши, призывая всех к тишине. Сейчас он был намного спокойнее, чем во время разговора с Филдингом на вокзале. Впрочем, он всегда был спокойнее, когда обращался к собранию, чем в разговорах t #234;te- #224;-t #234;te.

— Хочу обратиться к женщинам, — начал он. — Уверяю вас, нет никаких причин для тревоги. Сохраняйте спокойствие, сохраняйте спокойствие. Не выходите на улицу без крайней надобности, не ходите в город и не говорите о важных вещах при слугах. Это все.

— Гарри, есть какие-нибудь новости из города? — спросила его жена, держась от мужа на некотором отдалении, чтобы подчеркнуть общественную значимость сказанного. Присутствующие притихли, слушая разговор августейших особ.

— Все абсолютно нормально.

— Я тоже так думаю. Эти барабаны бьют, конечно, по случаю Мухаррама.

— Это приготовления, шествие состоится на следующей неделе.

— Да, да, не раньше понедельника.

— Мистер Макбрайд строит из себя святошу, — громко сказала миссис Каллендар.

— Вот именно этого сейчас ни в коем случае нельзя говорить, — отрезал Тертон, строго посмотрев на нее. — Миссис Каллендар, сейчас не то время, когда можно допускать такие вольности.

— Я… я только… — Миссис Каллендар не была оскорблена этим выпадом, напротив, он внушил ей чувство уверенности.

— Есть еще вопросы? Подчеркиваю, важные вопросы.

— Он… где он находится? — дрожащим голосом поинтересовалась миссис Лесли.

— В тюрьме, ходатайство о залоге отклонено.

Потом слово взял Филдинг. Он хотел знать, существует ли официальный бюллетень о состоянии здоровья мисс Квестед или все сведения о нем — это основанные на сплетнях слухи. Вопрос этот был встречен в штыки отчасти потому, что Филдинг произнес ее имя. При упоминании мисс Квестед и Азиза все присутствующие пользовались косвенными фразами.

— Надеюсь, Каллендар скажет нам, как обстоят дела.

— Я не понимаю, как такой вопрос можно назвать важным, — заметила миссис Тертон.

— Не соблаговолят ли дамы покинуть курительную комнату? — снова хлопнув в ладоши, сказал мистер Тертон. — И помните, что я вам сказал. Мы рассчитываем на вашу помощь в это трудное время, и вы можете помочь нам, если будете вести себя так, как будто все нормально. Это все, о чем я вас прошу. Могу я на вас положиться?

— Да, — хором ответили женщины. На лицах их отразилось неподдельное волнение. Они направились к выходу, послушно, но воодушевленно. Миссис Блэкистон плыла в их гуще, как охраняемый священный огонь. Простые слова Тертона напомнили им, что все они здесь — форпост империи. Помимо сочувствия к Аделе, ими овладело еще одно сильное чувство, подавлявшее первое. Первые признаки были прозаичными и мелкими — миссис Тертон громко шутила за бриджем, а миссис Лесли принялась вязать шарф.

Когда в курительной стало просторно, инспектор сел на край стола, чтобы, соблюдая неофициальность обстановки, сохранить тем не менее свое господствующее положение. В душе его боролись несколько противоречивых чувств. Он хотел отомстить за мисс Квестед и наказать Филдинга, но при этом скрупулезно соблюсти правила чести. Ему хотелось высечь каждого встречного туземца, но, с другой стороны, он не желал делать ничего, что могло бы спровоцировать бунт и потребовать ввода войск. Он живо представил себе весь ужас ввода войск. Солдаты многое делают верно, но и многое портят; к тому же военные всегда склонны унижать гражданскую администрацию. Один вояка, впрочем, здесь уже присутствовал — молодой субалтерн из гуркхского полка. Он был слегка навеселе и считал, что его прибытие в Чандрапур было просто рукой провидения для жителей города. Инспектор тяжело вздохнул. Остается одно — путь нудных переговоров и умиротворения. Как тосковал он сейчас по старым добрым временам, когда англичанин мог поступить по законам своей чести и никто не смел задавать ему никаких вопросов. Бедняга Хислоп сделал верный шаг в этом направлении, отказав арестанту в освобождении под залог, но инспектор сомневался в мудрости такой меры. Это разозлит не только Наваба Бахадура и других знатных лиц; недовольно будет и правительство Индии, а за этим сборищем проходимцев и трусов проявит недовольство и Британский парламент. Он постоянно напоминал себе, что по закону Азиз пока считался невиновным, и это очень его утомляло.

Другие, не облеченные столь высокой ответственностью лица могли вести себя свободно и естественно. Они начали говорить о «женщинах и детях». Это словосочетание лишает мужчин разума, если произносится несколько раз подряд. Каждый чувствовал, что речь идет о судьбе самого дорогого, что было в их жизни, жаждал мести и наполнялся приятным сиянием, в котором растворились холодные и малознакомые черты мисс Квестед. Их заменило смутное представление о самом теплом, о самом сокровенном в частной жизни. «Но это же женщины и дети», — повторяли они как заведенные, и коллектор понимал, что должен был остановить эту вакханалию самовнушения, но у него не хватало для этого духу. Многие из этих женщин и детей через несколько дней должны были уехать в горы, и тут же поступило предложение отправить их туда специальным поездом.