— Он, естественно, откажет. Мне иногда кажется, что он только для этого и живет — чтобы всем и во всем отказывать, — не скрывая отчаяния, сказал Филдинг.

Ответ был вполне ожидаем. Майор Каллендар не хотел даже слышать о том, чтобы пациентку кто-то тревожил.

— Я всего лишь хотел спросить, уверена ли она на все сто процентов, что именно Азиз последовал за ней в пещеру.

— Об этом ее может спросить моя жена.

— Но я хочу спросить ее сам. Я хочу, чтобы вопрос задал тот, кто верит Азизу.

— Я не вижу разницы.

— Она сейчас находится среди людей, не доверяющих индийцам.

— Но она же расскажет свою историю, не так ли?

— Я понимаю, но она расскажет ее вам.

Макбрайд вскинул брови.

— Как-то все это слишком сложно закручено, — пробормотал он. — Но как бы то ни было, Каллендар не желает, чтобы вы ее о чем-то спрашивали. Мне не хотелось этого говорить, но он тревожится за ее состояние, говорит, что ее жизнь в опасности.

Оба умолкли. В кабинет принесли еще одну визитную карточку, на этот раз от Хамидуллы. Армия противника подтягивала силы.

— Я должен сейчас же дать ход этому рапорту, Филдинг.

— Мне бы очень этого не хотелось.

— Но как я могу?

— Я чувствую, что дело совершенно неудовлетворительное и грозит обернуться полной катастрофой. Мы полным ходом идем к грандиозной ошибке. Надеюсь, я смогу увидеться с заключенным?

Макбрайд поколебался.

— Его соотечественники уже у него.

— Хорошо, когда они уйдут?

— Я не заставлю вас долго ждать; Бог мой, вы будете иметь преимущество перед любым посетителем-индийцем. Это даже не обсуждается. Но что в этом пользы? Почему вы хотите вмешаться в это дело?

— Я утверждаю, что он невиновен.

— Виновен он или нет, не имеет никакого значения. Почему вы хотите в это вмешаться? Какой в этом прок?

— Прок, прок, при чем здесь прок! — вскричал Филдинг, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног. — Дайте же мне вздохнуть. Сначала мне говорят, что я не могу увидеть ее, теперь мне отказывают в свидании с ним. Я обещал ему, что приду с ним к вам, но Тертон не дал мне и шагу ступить.

— Тертон все делает, как положено белому джентльмену, — несколько сентиментально заметил Макбрайд, а потом, стараясь не выглядеть снисходительным, добавил, протянув через стол руку Филдингу: — Нам всем надо держаться заодно, старина. Я, конечно, понимаю, что годами я младше вас, но по службе я намного старше. Вы не знаете эту отравленную страну так же хорошо, как знаю ее я, и вы должны мне поверить — в течение следующих нескольких недель ситуация в Чандрапуре будет очень тяжелой, я бы даже сказал, омерзительной.

— Я только что сказал вам об этом.

— Однако в такие времена нет места — как бы лучше выразиться — личным взглядам. Человек, покинувший строй, для строя пропадает.

— Я понимаю, о чем вы говорите.

— Думаю, не вполне. Он не только пропадает сам, он ослабляет ряды своих друзей. Если вы покинете строй, то в нем образуется брешь. Эти шакалы, — Макбрайд указал на визитки адвокатов, — только этого и ждут.

— Я могу увидеть Азиза? — сказал на это Филдинг.

— Нет, — теперь Макбрайд знал позицию Тертона, и не сомневался ни минуты, — вы сможете увидеться с ним по решению судьи, в мою компетенцию это не входит. Это может привести к большим осложнениям.

Филдинг подумал, что, будь он на десять лет моложе или пробудь он в Индии на десять лет дольше, он бы ответил на вызов Макбрайда.

Стиснув зубы, он спросил:

— У кого я могу испросить такое разрешение?

— У городского судьи.

— Это звучит утешительно.

— Да, я думаю, сейчас не самое лучшее время тревожить беднягу Хислопа.

Тем временем в кабинет внесли новые «улики» — ящик из комода в комнате Азиза. Ящик втащил в комнату торжествующий капрал.

— Здесь фотографии женщин!

— Это его жена, — вздрогнув, сказал Филдинг.

— Откуда вы знаете?

— Он сам мне сказал.

Макбрайд недоверчиво ухмыльнулся и принялся рыться в ящике, думая: «Да, да, конечно, жена, знаем мы этих жен», но вслух он произнес другое:

— Старина, вам сейчас лучше уйти, и помоги нам Бог, помоги нам всем Бог…

Молитва его, вероятно, была услышана, потому что со стороны церкви послышался беспорядочный и громкий звон колоколов.

Выходя, Филдинг столкнулся с Хамидуллой. Адвокат ждал у дверей начальника полиции. Проявляя уважение, он вскочил на ноги, увидев Филдинга.

— Это нелепая ошибка! — горячо воскликнул ректор.

— Появились какие-то доказательства? — с надеждой в голосе спросил Хамидулла.

— Доказательства будут, — ответил Филдинг, пожимая ему руку.

— Да, да, мистер Филдинг, но, знаете ли, когда арестовывают индийца, это редко заканчивается быстро. — Он говорил почтительно, почти угодливо. — Вы не побоялись при всех пожать мне руку, я польщен, но, мистер Филдинг, городского судью можно будет убедить только доказательствами. Мистер Макбрайд ничего не сказал, увидев мою визитную карточку? Как вы думаете, моя просьба рассердила его, не настроила против моего друга? Если так, то мне лучше уйти.

— Он нисколько не рассердился, но даже если бы и рассердился, то какое это имеет значение?

— Вам, конечно, легко так говорить, но нам приходится жить в этой стране.

Лучший адвокат Чандрапура, отменно воспитанный джентльмен, юрист со степенью Кембриджа, был в полной растерянности. Он тоже любил Азиза и понимал, что его оклеветали, но не эта вера направляла его сердце, и он болтал что-то несусветное о «политике» и «доказательствах», и это сильно опечалило англичанина. Филдинга многое тревожило — например, бинокль и сбивчивые показания относительно проводника, — но он отодвинул эти тревоги на периферию сознания и воспретил им мешать главному. Азиз был невиновен, а люди, считавшие его виновным, ошибались, и пытаться успокоить их было абсолютно безнадежным делом. В тот же момент, когда он выбрал свой жребий и стал на сторону индийцев, он понял, какая пропасть отделяет его от них. Они всегда делают что-то совершенно обескураживающее. Азиз попытался скрыться от полиции, Мохаммед Латиф даже не пытался обуздать безудержное воровство слуг. Теперь вот Хамидулла! — вместо того, чтобы яростно опровергать виновность Азиза, он пытается ловчить и тянуть время. Может быть, индийцы просто трусы? Нет, но они никогда не знают, как приняться за дело, и станут скорее уклоняться в сторону. Страх пронизывает здесь все; на нем зиждется Британская Индия; даже то уважение, которым пользовался здесь Филдинг, было подсознательным актом умиротворения. Он подбодрил Хамидуллу, сказав, что все будет хорошо, и тот на самом деле воспрянул духом — к нему вернулись задор и здравый смысл. Кажется, это была наглядная иллюстрация слов Макбрайда: «Если вы покинете строй, то в нем образуется брешь».