Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все ответы словно пляшут по кругу в ритуальном демоническом танце и смеются. Только они невидимы, мне их не разглядеть.
– Рори! – восклицает отец Доэрти и пятится назад, ударившись спиной о полку с журналами.
Я приподнимаю бровь. Неужели внук не рассказал ему о моем приезде?
– Я как раз собирался заехать и поздороваться. – Он прочищает горло и смущенно улыбается.
Святой отец кажется более дряхлым, чем восемь лет назад. И хилым. Несчастья меняют лица людей. Тех, кто переживает утрату, легко распознать еще до того, как они с вами заговаривают.
– Я и не сомневалась. – Я терпеливо улыбаюсь, понимая, что нет никакого смысла выказывать ему недовольство.
– Хотел дать тебе время обжиться. Как у тебя дела?
– О, знаете, – я наматываю ручку сумки на запястье, – эта милая дама как раз рассказывала мне историю. Не так ли, мисс…
Я поворачиваюсь и вижу, что женщина смотрит на отца Доэрти с неподдельным ужасом.
Какого черта?
– Патель, – отвечает она. – Дивья Патель. Вообще-то я… я… – Она глядит на меня и виновато улыбается. – Не понимаю, чем я думала. Перепутала вас с другой женщиной. Все смешалось в голове. Столько лет минуло с тех пор, как я переехала в Толку.
Я смотрю на них обоих. Невероятно. Он только что одним взглядом заставил ее умолкнуть.
Отец Доэрти знает что-то, чего не знаю я. Дивья тоже в курсе.
– Пожалуйста. – Я перестаю притворяться вежливой и делать вид, что все в порядке, и поворачиваюсь к продавщице. – Я имею право знать, откуда у меня этот шрам.
Она смотрит то на меня, то на отца Доэрти. Я готова издать истошный вопль. Она просит у него разрешения. Он не имеет права. Она качает головой и берет бутылку вина, которую он ей протягивает.
– Извините, – тихо произносит продавщица.
Я пулей вылетаю из магазина, не обращая внимания на подступающие слезы. Какое-то время разъезжаю по округе, пытаясь собрать картину по кусочкам, вспомнить, упоминала ли мама о своем пребывании в Толке. Но, если бы она упоминала, я бы точно запомнила. О Толке она никогда не рассказывала. Когда близится время ланча, я наконец решаю вернуться в коттедж. Но вместо того чтобы поесть, бросаю на столешницу сумку с провиантом и звоню матери.
– Рори! – после первого же гудка отвечает она. – Господи, так и знала, что ты позвонишь в четыре часа утра. Я несколько дней пыталась с тобой связаться. Сообщения звонков не заменят, юная леди. А о маме ты подумала? Ты знала, что два дня назад я ездила на уколы.
– Это ботокс, а не пересадка костного мозга. Пройдет, – холодно огрызаюсь я. Месяцев через шесть – зависит от того, где его кололи.
– Дочь, ты слишком язвительна.
– Ничего подобного, мама.
– Как Ирландия? Как твоя никудышная сводная сестра?
«Мертва!» – хочется прокричать мне. Я в сумеречной зоне и говорю не о сверкающих на солнце вампирах. Если поделюсь с мамой новостями про Кэтлин, она лишь закидает меня триллионом вопросов, на которые я не готова отвечать. Так что придержу эту информацию при себе.
Вместе того я спрашиваю:
– Мам, ты бывала в Толке?
– Хм, что?
– Ты меня слышала.
– С чего ты вдруг спрашиваешь?
– Это простой вопрос. И не важно, почему я спрашиваю. Ты была или не была в Толке?
– Твой отец жил там какое-то время, ты же знаешь. – Слышу, как она щелкает зажигалкой и затягивается. – Когда твоя сводная сестра была еще маленькой.
Разумеется. Разумеется, она никогда не называет Кэтлин по имени. Разумеется, даже после того, как папа переехал поближе к своему ребенку и попытался стать путным родителем, мама враждебно к нему относится.
– Ты не ответила на мой вопрос.
Я хочу проломить стену. Думаю, мне хватит сил. Но опасаюсь, что поездка в больницу приведет к очередным сенсационным открытиям. Может, они проведут обследование и обнаружат, что я наполовину лепрекон. Кто знает?
– Нет, – наконец отвечает мама. – Нет, не бывала. А ты уже спишь с тем несносным ирландцем? Тебя всегда тянуло к неисправимым людям.
– Его не нужно исправлять.
– Он ведь сломлен.
– Все сломлены. Некоторые демонстрируют это чаще других.
Вернувшись из Ирландии, я только зря рассказала маме о своих чувствах к Мэлу. В первый и в последний раз я разоткровенничалась с ней по поводу парня. Она закатила скандал, особенно когда увидела свернутые гигиенические прокладки в стоящей в ванной мусорке и спросила, почему мои месячные наступили так рано. Мне пришлось рассказать о таблетке экстренной контрацепции, а мама взбесилась и потащила меня волоком сдавать анализы на венерические заболевания.
Я никогда не чувствовала себя таким глупым ребенком, как тогда, и с тех пор больше ничем с ней не делюсь.
– У меня есть парень, так что, само собой, нет. Я не спала с Мэлом и не собираюсь.
– Не загадывай. Мы с тобой из одного теста и вредим сами себе. Когда я познакомилась с Гленом, у меня тоже был парень.
– Правда? – снисходительно спрашиваю я.
На самом деле мне плевать. Я не она.
И не важно, если позже мы с Кэлламом расстанемся. Я все равно не поступлю так с ним по одной простой причине: я не поступлю так с собой. Измены противоречат моим принципам.
– Ага, – протяжно говорит мама и снова затягивается сигаретой. – Хороший итальянский парнишка. Учился в полицейской академии. С перспективой на хорошую жизнь, Аврора. А вместо этого я вырезала купоны на суп и брала двойные смены в пиццерии. Черт возьми, бог словно специально наградил меня такой работой в отместку за то, как я поступила с Тони.
Я как раз собираюсь спросить у нее про свой шрам, как вдруг слышу громкий стук за входной дверью.
Пинок.
– Я перезвоню, мам.
– Подожди! Мне нужно рассказать тебе о…
Я заканчиваю разговор и швыряю телефон на барную стойку. Тихонько подойдя к двери, спрашиваю себя, что побудило меня отключить телефон, и тут слышу за дверью заброшенного коттеджа странный, незнакомый и пугающий звук. Если с фотографией не срастется, я вполне могу стать статисткой на первые пять минут низкобюджетного фильма ужасов. С другой стороны, если бы я и продолжила разговор по телефону, меня бы это не спасло.
Маме я бы и кошелек не доверила, не говоря уж о своей жизни.
Молю, пусть это Кэллам решил меня удивить и увезти в Англию, а не убийца с топором.
Я распахиваю дверь и вижу лишь уже знакомые поля, серое небо
