Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С той стороны двери молчание. В первую минуту я полагаю, что он обдумывает мое предложение. Во вторую подозреваю, что он потерял сознание. Я нерешительно открываю дверь, смотрю по сторонам, но Мэла и след простыл.
Нахмурившись, выхожу из комнаты.
– Мэл?
Бегу в гостиную. Входная дверь слегка приоткрыта. Нет, он же не…
Ключи у меня в руке, идет сильный дождь – вряд ли он только что ушел. Мечу взгляд в сторону барной стойки. Торта нет. Подарочного пакета тоже.
Господи.
Прямо в пижаме я запрыгиваю в машину и отъезжаю от дома. Вижу, как промокший до нитки Мэл идет по обочине с тортом, завернутым в пластиковый пакет. Я замедляю скорость и опускаю окно.
– Мэл! – ору я.
С волос на лицо ему стекает вода. Брови решительно нахмурены. А еще он неестественно синего цвета.
– Садись в машину! Отвезу тебя куда пожелаешь.
– Нет, спасибо.
– Мэл!
– Рори, возвращайся домой.
– Пожалуйста. Я не знала…
– Домой. – Он останавливается, поворачивается и решительно на меня смотрит.
Категоричность, с которой Мэл произносит это слово, ранит в самое сердце. Куда бы он ни направился, мне там действительно не рады.
– Тебе со мной нельзя, а я пойду, чего бы это ни стоило. Поэтому тебе остается ждать меня дома. Только зря тратишь мое время. Пока я уговариваю тебя не идти за мной, прошла уже целая минута, в течение которой я реально стою под дождем и мне становится только хуже. Понимаешь, к чему я клоню?
Почему он такой суровый? Такой грустный? Такой… злой? Вчера он вел себя совсем иначе, и я ни капли не верю, что виной тому разыгравшаяся с утра простуда.
Но я в замешательстве, в ярости и немного в отчаянии, потому укоризненно тыкаю в Мэла пальцем.
– Иди, но я вызову тебе такси. И советую к часу вернуться домой, или, клянусь богом, я найду номера телефонов твоей мамы и деда и позвоню им.
Я вжимаю ногу в педаль и уезжаю, оставив Мэла с сырым тортом, подарочным пакетом и этой натянутой между нами невидимой нитью, за которую он дергает всякий раз, когда я веду себя не так, как ему хочется.
Я бы оставила Мэлу и машину, но он не в состоянии ее вести. Боюсь, что отключится прямо за рулем.
На следующем же светофоре я звоню в таксопарк на окраине Толки и настойчиво прошу их подобрать Мэла там, где я его оставила. Говорю, что закину им сотню евро, если они выполнят мой заказ за пять минут. Потом продолжаю путь в центр и паркуюсь у газетного киоска, дрожа от унижения, причину которого не могу понять.
Честно говоря, я понятия не имею, что делать. Знаю лишь, что у меня в запасе несколько часов до возвращения Мэла с его загадочного праздника. Я открываю бардачок и нахожу пятьдесят евро. Думаю, я могу их одолжить, учитывая, что потратила больше, помогая доставить Мэла на его свидание. Я выхожу из машины и иду в магазин. Взяв корзинку, закидываю в нее лекарство от простуды, травяной чай, яркий шоколадный батончик «Кэдбери», чипсы и разрезанный треугольником сэндвич, чтобы угомонить урчащий желудок. Когда я протягиваю красивой темнокожей продавщице купюру, она переворачивает ее и, покачав головой, возвращает с виноватой улыбкой.
– Не могу их принять. Деньги испорчены.
– В смысле испорчены? – Я озадаченно смотрю на нее. Похоже, в этом городе все откровенно меня презирают. Теперь им и мои деньги противны?
– Кто-то их исписал.
Я забираю купюру и переворачиваю. И действительно: вижу на ней свое имя и дату.
Дату, когда я бросила эту банкноту в гитарный чехол Мэла.
Он ее сохранил. На удачу. Во имя судьбы. По неведомой мне причине он сохранил и ее, и салфетку, и что это вообще все значит?
Сердце рвется из груди как мятежное и загнанное в клетку животное. Я засовываю купюру обратно в кармашек пижамы.
Мэл, ты чувствовал то же, что и я? Ты тоже бродил с дырой в сердце?
Будь это так, он бы не женился на Кэтлин. Я просто ищу скрытый смысл. Не впервой. И не будем забывать про Кэллама. Мне нравится испытывать симпатию к Кэлламу.
Кэллам. Кэллам. Кэллам.
– Слушайте, других денег у меня нет. Я живу дальше по улице, в коттедже Доэрти. Можно мне вернуться через несколько часов и оплатить покупки? Умираю от голода. Да и хозяин дома болен, и я…
– Я знаю, кто вы. – Голос женщины становится тише, ее взгляд смягчается. У нее странное смешение акцентов: ирландский и индийский. Приятный бархатистый и теплый тембр, напоминающий мед и специи.
– Знаете? – громко охаю я.
Да, новости в небольших деревнях разлетаются мгновенно. Интересно, поэтому люди так категорично относятся к сельской жизни? Потому что она в корне определяет вашу сущность, становится ее частью. С другой стороны, я и сама сорок восемь часов назад выделывалась перед Хизер и Мэйв.
Женщина начинает запихивать покупки в полосатую бело-синюю нейлоновую сумку.
– Я приехала в Толку через три года после отъезда вашей матери. Мне рассказывали, откуда у вас шрам. Сожалею, Аврора.
– А? – Уже без улыбки смотрю я на нее.
Мама вообще здесь не бывала. Она утверждала, что нога ее не ступала на ирландскую землю. Так как она могла отсюда уехать? А я родилась с этим родимым пятном. Так она рассказывала. Это ведь не история о Гарри Поттере, в которой шрам имеет какой-то глубокий смысл. Это всего лишь родимое пятно. Я себя знаю, наверняка просто в материнской утробе случайно ударилась.
Продавщица протягивает мне сумку.
– Бесплатно. Я просто рада, что вы выжили. – Она покачивает головой, и ее длинная заплетенная сбоку коса качается туда-сюда.
– Как это «выжила»? – Я стараюсь сохранять спокойствие. – Что вы про меня слышали? Про мою маму?
Над дверью звенит колокольчик, и кто-то заходит в магазин. На секунду мерцает свет. Гаснет и снова зажигается. Вселенная пытается мне что-то сказать. Вселенная может катиться в бездну. До сих пор она совсем не помогала. Лишь сбивала с толку.
Заметив вошедшего, женщина округляет глаза и резко захлопывает рот. Я поворачиваюсь. Это отец Доэрти, и он держит бутылку вина, видимо желая побыстрее расплатиться и уйти.
Ну ничего себе: все идут на вечеринку, а Бастинду не пригласили.
Хотела бы я сказать, что рада его видеть, но меня скорее охватывает паника. Я безумно боюсь, что Мэл заболел и разгуливает под дождем, боюсь, что потеряю контроль над отношениями с
