Билли думает о Кене Хоффе, от которого с утра разит перегаром и отчаянием. Ходячий косяк. И он, Билли Саммерс, – тоже.

– Ты там? – спрашивает Баки.

– Подожди часиков до трех и проверь счет еще раз.

– Если там пусто, тогда что? Написать им?

Баки имеет полное право задавать такие вопросы. Он в доле: сто пятьдесят тысяч из обещанных Билли полутора миллионов принадлежат ему. Очень неплохой куш, и к тому же необлагаемый налогами, но есть один нюанс: покойнику деньги не нужны.

– У тебя есть семья? – За все годы, что Билли сотрудничал с Баки, такой вопрос он задает впервые. Да что там, они уже пять лет друг друга не видели. Их всегда связывали сугубо деловые отношения.

Баки как будто ничуть не удивлен сменой темы. Потому что он знает, что тема-то на самом деле та же. Он – единственное связующее звено между Билли Саммерсом и Далтоном Смитом.

– Две бывшие, детей нет. С последней супругой развелся двенадцать лет назад. Иногда она шлет мне открытки.

– Мне кажется, тебе стоит на время уехать из города. Как только повесишь трубку, выходи на улицу, лови такси и дуй в аэропорт Ньюарка.

– Спасибо за совет. – Голос у Баки не злой, скорее обреченный. – И за качественно испорченную жизнь.

– Я тебя отблагодарю. Мне должны полтора, один – твой.

На сей раз Билли слышит в повисшей тишине потрясение. Потом Баки говорит:

– Ты серьезно?

– Да. – Он не лукавит. Он готов пообещать Баки хоть весь гонорар, потому что больше не хочет иметь к этим сраным деньгам никакого отношения.

– Если ты правильно оцениваешь ситуацию, – говорит Баки, – вполне может быть, что никаких денег ни ты, ни я не увидим. Твой работодатель их просто не переведет. И переводить не собирался.

Билли снова думает о Кене Хоффе – человеке с буквально вытатуированным на лбу словом «ЛОПУХ». Интересно, Ник и про Билли думал так же? С самого начала? От этой мысли его берет злость, он даже рад новому чувству, потому что оно напрочь вытесняет предыдущее – стыд.

– Да все он переведет. Я это устрою. А пока тебе надо делать ноги в далекие края. И путешествуй под чужим именем.

Баки смеется.

– Не учи бабулю сосать яйца, сопляк! Я найду, где спрятаться.

Билли говорит:

– Слушай, а давай все-таки напишем письмецо. Я надиктую.

Молчание.

– Валяй.

– Мой клиент выполнил заказ и решил скрыться самостоятельно, точка. Он же Гудини, помнишь, вопросительный знак. До полуночи деньги должны быть на счете, точка.

– Все?

– Да.

– Тогда на связи. Буду держать тебя в курсе, лады?

– Лады.

Он голоден, и это неудивительно: за день он съел только тост без масла, и это было давно. В холодильнике есть упаковка говяжьего фарша. Билли надрывает край упаковочной пленки и принюхивается. Вроде не испортился. Растопив в сковороде немного маргарина, он вываливает туда с полфунта мяса и начинает жарить, разминая и помешивая, когда рука вдруг опять натыкается на список покупок в заднем кармане джинсов. Он достает его и понимает, что никакой это не список, а рисунок Шан – автопортрет с розовым фламинго, которого теперь зовут Дэйв (впрочем, вряд ли он долго пробудет Дэйвом). Рисунок сложен вчетверо, однако Билли видит сквозь бумагу призраки красных сердец, что летят от птицы к девочке. Не разворачивая листок, Билли прячет его обратно.

Он хорошо подготовился к временному заточению. В шкафчике у плиты полно консервов: тунец, супы, говяжья тушенка «Динти Мур», консервированное мясо «Спэм», макароны в томатном соусе «Спагеттиос». Билли достает банку соуса «Мэнвич» и вываливает его в сковородку с говядиной – плюх. Когда томатно-мясная жижа начинает булькать, засовывает в тостер два куска хлеба. Пока они поджариваются, Билли снова вытаскивает из кармана рисунок Шан. Разворачивает. Надо бы от него избавиться. Порвать на кусочки и смыть в унитаз. Вместо этого Билли бережно складывает рисунок и снова прячет его в карман.

Поджаренный хлеб вылетает из тостера. Билли кладет ломтики на тарелку и накладывает сверху «Мэнвич» с мясом. Потом берет из холодильника колу и садится за стол. Съедает все, что себе положил, возвращается за остатками. Запивает колой. Когда он моет сковородку в раковине, желудок вдруг сжимается и начинает издавать характерные звуки. Билли несется в уборную, сгибается над унитазом, и его выворачивает наизнанку.

Спустив воду, он вытирает рот туалетной бумагой и смывает еще раз. Пьет. Подходит к своему окну-перископу и выглядывает на улицу. Там пусто. На тротуарах тоже никого. Наверное, это обычная картина для Пирсон-стрит. Смотреть особо не на что: напротив только пустырь и таблички – «МУНИЦИПАЛЬНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ», «НЕ ВХОДИТЬ», «ОПАСНО» – вокруг неровных кирпичных развалин бывшей железнодорожной станции. Брошенная тележка из супермаркета исчезла, но мужские трусы на месте – теперь зацепились за какой-то сорный куст. Мимо проезжает старый универсал марки «хонда». Потом – «форд-пинто». Билли даже не знал, что их еще можно встретить на дорогах. Пикап. Фургона коммунальных служб все нет.

Билли задергивает занавеску, закрывает глаза и отключается. Снов не видит – или видит, но не помнит.

Его будит телефон. Это не сообщение, а звонок – значит, Баки хочет сообщить ему какие-то подробности, которые не поместятся в эсэмэс. Только это не Баки. Это Бев Дженсен, и на сей раз она не смеется. На сей раз она… как бы это лучше описать? Не плачет, а как недовольный младенец… хнычет.

– Ой, здравствуйте. Надеюсь, я не… – делает глоток какого-то напитка, – не сильно вас побеспокоила…

– Нет. – Билли садится. – Нисколько. Что случилось?

Хныканье сменяется громкими рыданиями.

– Моя мать умерла, Далтон! По-настоящему!

Черт, думает Билли, это я знаю. И он знает еще кое-что: Бев набрала его номер по пьянке.

– Соболезную вашей утрате. – Ничего лучше в своем полусонном состоянии он придумать не может.

– Знаете, почему я звоню? Не хочу, чтобы вы плохо обо мне думали. Будто я только и делаю, что смеюсь, веселюсь да мечтаю о круизе.

– Вы не едете? – Это плохо. Билли надеялся, что дом будет целиком в его распоряжении.

– Да нет, поедем, наверное… – Она сокрушенно шмыгает носом. – Дон хочет, да и я в целом тоже… У нас был медовый месяц во Флориде, на Кейп-Сан-Блас… Ривьера для бедных, слыхали? Но больше мы с ним никуда не ездили. Просто… вы не думайте, будто я пляшу на маминой могиле или еще что.

– Бросьте, я так не думаю, – говорит Билли. Это чистая правда. – На вас с мужем свалилось целое состояние, вот вы и радуетесь. Это нормально.