Глава двадцатая

Метод Эллермана

1

Официальная связь Ричарда Эллермана с гигантским предприятием, носившим его имя и которым он управлял, была тонка и не поддавалась точному определению. Он не числился даже служащим компании. В списках он значился одним из пятнадцати директоров, составлявших совет компании. Газетным корреспондентам он часто говорил, что не имеет никакого отношения к политике компании, кроме самого обычного («в качестве члена совета, знаете ли, я располагаю таким же голосом, как все»). По бухгалтерским книгам компании ему принадлежало не более одной десятой всех акций предприятия, остальные пятьсот тысяч акций были распределены между подставными лицами.

Он был насквозь пропитан врожденной, инстинктивной плутоватостью ума второго сорта. В Америке эта плутоватость возведена в науку и окружена глубоким почетом. Ее называют ловкостью. Несомненно, наблюдательные и проницательные читатели видели, как просвечивает этот дух плутовства в газетных статьях под заголовками, напечатанными жирным шрифтом: «Душа ловкого адвоката входит в рай». «Умная ложь финансистам во спасение». «Талантливый пастырь доказывает, что Христос думал не то, что говорил».

В комиссии по расследованию взаимоотношений рабочих и капиталистов, учрежденной конгрессом, ловкость Ричарда Эллермана вдохновляла менее даровитых людей. Он не знал ни существующей на эллермановских заводах заработной платы, ни стоимости производства. Его память была весьма плоха. Он помнил, что один раз там была стачка, но не мог припомнить, ни чем она была вызвана, ни чем она кончилась. Он производил впечатление наивно неосведомленного и даже глуповатого человека, но каждый, приглядевшись ближе, нашел бы его позицию крайне остроумной и ловкой.

После встречи с сыном и инцидента с карточкой Хэнтера, старший Эллерман повернул в свою контору, в западное крыло дома. Он вошел туда, улыбаясь. Настроение у него было веселое, и оранжерейная гвоздика в петлице прекрасно сшитой пары молодила его приятную внешность. Эта контора была нервным центром широко раскинувшегося эллермановского предприятия и была скромна и незаметна, как обычно свойственно нервным центрам… Мозги – дело другого рода. Они шумны. Мозги автомобильной компании Эллермана занимали четыре этажа в здании из стали и камня, с фасадом на озеро в Чикаго. Четыре этажа были набиты мозгами, рекламой, экспертами по поднятию производительности, карточными каталогами и людьми, прикладывающими штемпеля. Из этого здания через поля, луга, леса по всей стране тянулся провод, конец которого находился в той комнате, в которую только что вошел Ричард Эллерман. В данную минуту у конца этого провода стояла Б.М. и говорила мягким, но твердым тоном. На эллермановских заводах в Иллинойсе и в их мозговом центре в Чикаго Б.М. считалась символом динамита. Ее звали Беатриса Марголин. Она состояла личным секретарем Эллермана.

Это была тридцатипятилетняя женщина, с холодными голубыми глазами, бесцветным лицом, тусклыми темно-каштановыми волосами. Одета она была в красный простой служебный костюм. Получала она жалованье двух вице-президентов. Б.М. являлась тонким механизмом в большом деле – механизмом без сердца, без ненависти, без страсти, без любви и без страха. Ее знания были таинственны и могли обескуражить кого угодно. Она знала об эллермановской компании больше всех на свете. Ее письма, начинающиеся «М-р Эллерман поручил мне сообщить вам…» и подписанные «Б.М»., вселяли радость и ужас в сердца людей, находившихся очень далеко. «Мудрецам» из служащих на предприятии было известно, что Ричард Эллерман редко предпринимал что-нибудь, касающееся компании, не посоветовавшись с ней; известно было и то, что иногда в конце недели все дела решала она одна. Ее подпись на деловых сообщениях имела такое же значение, как подпись самого Эллермана. Опытные подлипалы в штабе компании рассчитывали воспользоваться этим обстоятельством. Многие из них писали ей тонко составленные любовные послания. Она их рвала, a писавших переводила в Южную Америку. Какая странная сила управляла этим существом? Она не любила общественной жизни. Была очень умна, но не читала ничего, кроме докладов служащих компании. По-видимому, у нее не было никаких симпатий, но по воскресеньям она спокойно ходила в церковь одна, с роскошно переплетенным молитвенником в руках, а свои скромные чеки в разные благотворительные общества отправляла с астрономической точностью. Она была здоровая и зрелая женщина, но воображение отказывалось представить ее влюбленной, в растрепано-вакхическом виде.

Пока Б.М. мягко говорила по прямому проводу с Чикаго, Ричард Эллерман бродил по конторе, бесцельно перебирая вещи и насвистывая легкомысленную песенку. Заложив руки за спину, он остановился и приподнялся на цыпочки перед свидетельством, висевшим на стене под стеклом. Вверху был изображен распростерший крылья орел Соединенных Штатов, внизу была красная печать с голубой лентой. Он разглядывал это с любовью. Свидетельство удостоверяло его службу в течение великой войны в качестве рядового служащего во главе одного из правительственных бюро в Вашингтоне. Душа его преисполнилась гордости и патриотизма – его бюро работало чрезвычайно успешно. Лично он активно там не работал – в этом не было никакой нужды, но он выбрал одного из способнейших служащих в эллермановской конторе, привез его в Вашингтон и, хлопнув по плечу, сказал ему: «Ну-с, Мак-Келлер, все это между нами… Надо с этим справиться. Приступайте». Мак-Келлер приступил, и свидетельство висело на стене. «Выбор Мак-Келлера был доказательством замечательного умения выбрать нужного человека», – думал Эллерман, глядя на пергаментное подтверждение услуг, оказанных родине.

Он взглянул на мисс Марголин. Она все еще говорила по телефону. Стройная, свежая – сзади она казалась двадцатилетней девушкой. В тысячу первый раз он задавал себе вопрос, был ли когда-нибудь влюблен в нее мужчина? И действительно ли она так добродетельна, как казалась? «Какого черта? Какая странная вещь!» Он смотрел на гибкую спину мисс Марголин, и ум его устремлялся к запутанным и сложным проблемам любви и пола. «Добродетель? Порок? Любовь? Какие фантастичные представления у людей об этих вещах!» Он не мог себе представить, как женщина может дожить до тридцати пяти лет, не имея любовника… Конечно, в том случае, если у нее нет мужа… Это было бы естественно. Однако в глубине души он знал, что у мисс Марголин никогда не было любовника. «Что ж… Дон-Кихотский аскетизм… Ерунда!» Вдруг он вспомнил то, чего никто другой не знал об этой холодной счетной машине… Да, к ней можно подойти. Ему стало жарко от этой мысли.

Как-то давно-года три тому назад-он целый день пил шампанское и пришел в контору как раз к пяти. Она сидела одна, некрасивая, но холодная и свежая, как цветок, выросший в тени. В нем вспыхнуло желание, как вспыхивает огонь в сухой траве. Не говоря ни слова, он подошел к ней сзади и начал целовать шею. Рука его грубо рвала тонкое кружево на ее груди. Он ясно помнил ее удивленное – «о!.». и мягкое сопротивление, когда она тщетно пыталась оттолкнуть его своими нежными руками… Потом вдруг она поддалась, как сломанная ветка, и, обняв его шею, стала сама отвечать на его поцелуи… Это продолжалось долго… минуты! В тот же день, вскоре после этого, он сидел в своем тяжелом кожаном кресле и старался сосредоточить внимание на бумагах, которые она перед ним раскладывала. Он помнил, что она стояла рядом и гладила его волосы… На другой день голова его была свежее, и он злился на себя. Никогда больше он ее не целовал и не намекал на этот случай. Она также… Ах, но, значит, она доступна, несмотря на свой неприступно добродетельный вид. Он глядел на нее и снова ощущал желание приласкать ее не серьезно, а шутя, как котенок играет с мячом. «Нет не годится! Не следует… Она слишком ценный человек, чтоб сделаться объектом глупого чувства. Не следует осложнять вещей» Кроме того, она была определенно некрасива, – худая и угловатая.

2

Он услышал стук положенной трубки.

– Что нового, мисс Марголин? – спросил он, быстро повернувшись к ней.

– Немного, – ответила она. Перед ней на письменном столе стоял стакан молока, прикрытый блюдцем. Она сняла блюдце, отпила молока и снова накрыла его. – Лаури вам полезен, – сказала она ровным металлическим голосом, – вы похудели за этот месяц. И цвет лица