— Казнь отменена, — махнул рукой Файез Камилле.

И та, хоть не собиралась этого делать, зааплодировала. Странное дело, но ее рукоплескания подхватили и другие европейцы. Получалось так, будто все происходило понарошку — в театре. Пару раз хлопнул и Файез, после чего сказал, обращаясь к пленникам:

— О ней не беспокойтесь. Все будет хорошо. А теперь собирайте свои вещи, грузитесь в трейлеры. Ваши машины поведут мои люди.

— Но что случилось, по какому праву вы нам указываете? — спросил Томпсон.

— По праву сильного, — прищурился Файез. — Возражения имеются?

Джон не решился вступать в спор, отправился к трейлеру.

— Странный какой-то захват. Никто не грабит, не убивает, не требует выкуп, — изумлялась Камилла, сворачивая тент перед входом в трейлер.

— Я здесь уже ничему не удивляюсь. — Данила зашел внутрь и, пока было электричество, принялся сдувать компрессором кровать.

Успел вовремя. Дизель-генератор заглушили, когда он засовывал спущенную кровать в шкаф. Потом проверил, на месте ли рюкзак. Оказалось, что на месте, даже деньги из него не пропали. Управились быстро. Еще успели выйти на улицу. Боевики зорко следили, чтобы никто из пленников не удрал.

— Если вы не против, то садитесь в мой трейлер, — предложил Томпсон.

Отказываться не стали. Вскоре колонна машин выехала на дорогу. Под потолком жилого трейлера тускло горела лампочка, питавшаяся от аккумулятора.

— Я ничего не понимаю, — признался руководитель миссии. — Единственное, что у меня забрали, — это спутниковый телефон, да и тот обещали вскоре вернуть. Обращаются нормально, чуть ли не расшаркиваются.

— А чего тут понимать? — пожал плечами Ключников. — Нас взяли в заложники. Будут продавать за выкуп. Мы с Камиллой это уже проходили.

— Все было примерно так, как сейчас? — живо поинтересовался Джон.

— Не совсем. Хотя присутствовали и доверительные беседы, и угрозы. Даже пытки. Все зависит от полевого командира — один университет хороший окончил, другой вообще в школу не ходил.

— Наш — теперешний, — сказал Камилла, — вроде бы образован.

— Все они одним миром мазаны. Вернее, одним ножом обрезаны, — вставил Данила. — Замкнутый круг какой-то бегаем, мечемся, а вырваться из него не можем.

Томпсон с сомнением покусывал нижнюю губу, затем произнес:

— Что-то здесь не так. А что, понять не могу.

— Бежать надо, — горячо проговорила Камилла, — пока нас в какой-нибудь зиндан не посадили с одной поганой парашей на всех скопом.

Она подошла к двери, приоткрыла ее. Тут же боевик, сидевший на пассажирском сиденье идущего за трейлером джипа, опустил стекло и, высунув руки, стал показывать Бартеньевой, чтобы не высовывалась.

— Вот же черт, — журналистка вернулась к товарищам по несчастью. — Цивилизация долбаная.

— А в чем дело? — спросил Томпсон. — При чем здесь цивилизация?

— В ваших трейлерах даже туалеты имеются, а потому не попросишь остановить и сбегать «в кустики». Уж я бы рванула куда подальше от придорожных кустов. Ищи потом в ночи.

Трейлер раскачивался, поскрипывал, было слышно, как в баре побулькивает, переливается виски в початой бутылке. Джон понял, что и его спутники разгадали происхождение этого звука.

— Могу предложить виски, — сказал он и даже обозначил движение к бару.

— Не хочу. Удар судьбы лучше встречать на трезвую голову, — ответил Данила.

Неизвестность выматывает нервы. Человек поневоле прокручивает в голове один вариант за другим. Получается, что за короткое время он успевает в эмоциональном плане прожить продолжительные отрезки своей виртуальной судьбы. Успевает «умирать», «погибать», «воскресать», «совершать побеги». Но в результате все равно возвращается в гнетущую неизвестность.

— Пока есть время, я тебе инъекцию сделаю. Неизвестно еще, что потом будет, могут и все медикаменты забрать, и шприцы со скальпелями. — Томпсон открыл дверцу холодильника, зашуршал картонными упаковками.

Ключников привычно прилег, готовый к тому, что сейчас в него вонзится иголка. Но Джон сперва простучал ему почки.

— Так болит? — допытывался он. — А так?

— Болит по всякому, — признался Данила.

— Тебе не стоило так бегать сегодня.

— Это ты новичок, а я уже побывал в заложниках. Не хотелось возвращаться.

Камилла сидела возле окна.

— Уже светает, — сообщила она.

— Глянь-ка, где мы находимся, пока планшетник не забрали.

Камилла включила компьютер. Навигатор показал, что если брать по прямой, то они и не так далеко отъехали от негостеприимного поселка, дорога просто огибала горы, вилась у их подножия.

— И тут замкнутый круг получается, — сказала журналистка.

— Его всегда можно разорвать, — пообещал оператор.

Растянувшаяся колонна машин выехала в долину и прибавила скорости. Низкое утреннее солнце освещало не слишком приветливый пейзаж. Иногда у дороги попадались здания — бывшие магазины, заправки, автомастерские. Все это было опалено войной. Штукатурка изрешечена пулями, выбитые окна, проваленные крыши, закопченные стены. Но тем не менее и здесь жили люди. Правда, никто не торопился ремонтировать свою недвижимость всерьез. Зачем вкладывать деньги? Если твой дом выглядит прилично, то куда большая вероятность того, что в него нагрянут грабители. А если ты живешь в руинах, то, возможно, боевики и проедут мимо, подумав, что здесь нечем поживиться.

Камилла, измотанная бессонной ночью, дремала, положив голову на плечо Даниле. Ключников держал ее руку в своих ладонях. Томпсон спал за столом, положив рыжеволосую голову на руки.

Машины остановились.

— Приехали на место! Выходим! — закричал Файез, идя вдоль трейлеров и стуча кулаком по обшивке. — Приехали!

Камилла встрепенулась, протерла глаза.

— Как жаль, что это не было всего лишь сном, — проговорила она, поднимаясь. — Приехали так приехали.

Люди выбирались из трейлеров. После этой ночи никому не хотелось ни шутить, ни улыбаться. Место, куда прибыла под конвоем боевиков международная медицинская миссия, оказалось лагерем отряда Файеза. У подошвы горы стоял старый караван-сарай, сложенный из кирпича-сырца, его окружал высокий подновленный дувал, укрепленный пулеметными гнездами по углам и двумя у ворот. Ветер трепыхал маскировочные сетки. Боевики вышли за ворота и с интересом рассматривали тех, кого привез их командир. Больше всего пялились на европейских женщин. Файез с удовлетворенным видом расхаживал у машин. Медики тихо переговаривались, пытаясь предугадать уготованную им судьбу. Повстанцы проявляли лишь любопытство и никакой агрессии, это обнадеживало.