он особенности местности и здешних долговременных оборонительных сооружений по личному опыту еще той войны очень хорошо знает.

А вот прямо сейчас планы войны совсем другие, и повторный возврат на аэродром, за генералом, в них никак не вписывается. Попробовать еще раз?..»

Карбышев, старательно подавляя добродушную, чуть лукавую улыбку, с большим интересом наблюдал за отголосками эмоций на лице удрученного лейтенанта Иванова, ожидая, какие еще тот придумает аргументы, чтобы снова попытаться уговорить его отправиться в тыл.

Этот лейтенант ему глянулся сразу, с первой минуты общения, и к заочной приязни добавилась симпатия очная, к тому же явно взаимная. Может, это произошло оттого, что Карбышев ясно увидел: ему здесь действительно рады, и радость эта искренняя, без задних мыслей, без корысти и притворства – простая человеческая радость. А может, потому, что Карбышев, заглянув в глаза лейтенанту, неожиданно для себя увидел там не наивный взгляд неопытного, только совсем недавно из училища, молодого командира, нет – он увидел глаза много повидавшего и пережившего, не раз побывавшего в бою воина и многоопытного командира, с которым можно будет говорить на равных, на одном уровне понимания сложных и не всегда объяснимых событий этой войны.

Познакомились, лейтенант Иванов коротко доложил оперативную обстановку как на Белостокском выступе в целом, так и в зоне боевых действий его отряда. И тогда же, практически сразу, сделал первую попытку уговорить его лететь в Белосток, что в намерения Карбышева пока не входило – он хотел посмотреть хотя бы первый бой. А в Белостоке, в плане первоначальных мероприятий по организации системы военно-инженерного обеспечения оборонительных рубежей, пока и его помощники справятся – тем более что сами оборонительные рубежи еще даже не определены и только формируются по фактам боестолкновений советских и немецкий войск на некоем плацдарме, имеющем весьма размытые границы.

Получив отказ, Иванов не стал настаивать, вместо этого извинился и перед дальнейшим разговором попросил немного времени, чтобы сначала уладить срочные дела, ради которых он прибыл (а также, как подозревал сам Карбышев, чтобы придумать и продумать новые доводы для уговоров). Это многоопытный генерал тоже отметил ему в плюс: сначала дело, потом разговоры. Конечно, разрешил, а сам отправился следом – понаблюдать вживую, какой из лейтенанта Иванова командир, ему было очень интересно.

Срочными делами лейтенанта оказались прибывшие вместе с ним средства усиления в виде артиллерии и броневиков – последних Иванов притащил с собой изрядно: шесть новейших пушечных БА-10М и десяток легких пулеметных БА-20. К ним в довесок, так сказать, в «комплект поставки», шли без малого полтора десятка мотоциклов, как трофейных немецких, из них пара с колясками, пулеметных, так и отечественных – весьма неплохих и надежных легких разведывательно-связных Л-300.

И здесь лейтенант Иванов снова удивил – мало того, что он, несмотря на наличие в Суховоле изрядного количества отбитых у противника советских танков (Карбышев про обильные трофеи уже знал из его доклада), лейтенант явно отдавал предпочтение колесной броне, и это было странно, потому как шло вразрез с предвоенными воззрениями на повсеместную и доминирующую роль танков в составе всей бронетехники Красной армии (оттого и наклепали их перед войной совокупно более десяти тысяч). Так еще и командовать всей этой колесной броней, которой, с учетом уже имеющихся в обороне аэродрома машин, набиралось больше, чем на автоброневую роту, Иванов определил… всего лишь молоденького старшего сержанта. И это при том, что среди освобожденных пленных было немало командиров в лейтенантском звании…

Что касается прибывшей с лейтенантом артиллерии, она вся почему-то оказалась трофейной и была представлена шестью немецкими 75-миллиметровыми легкими пехотными орудиями, по классу и калибру сходными с советскими 76-миллиметровыми полковыми пушками, а также двумя немецкими 81-миллиметровыми минометами, что тоже вызвало недоумение, ведь в Суховоле хозяйственные немцы успели собрать изрядное количество брошенной при отступлении советской артиллерии.

Карбышев смотрел, слушал, осмысливал и готовился удовлетворить свое любопытство в долгом, интересном общении. При этом для себя он уже решил, что перед разговором надо как-нибудь сблизить, выровнять уровни общения, потому как слишком неравные статусы простого лейтенанта и генерал-лейтенанта доверительности в разговоре отнюдь не способствуют…

Он уже заметил, что лейтенанта Иванова в отряде избегают называть по его невеликому званию и частенько именуют просто «Командир», произнося это слово как имя собственное, а сам лейтенант против такого… послабления субординации отнюдь не возражает, но ему подобное обращение к Иванову было невместно. Можно, пожалуй, попробовать применить опыт и традиции старой русской армии, где в определенных случаях для неформального общения существовала команда: «Без чинов…»

Вот только сначала надо мягко избавиться от настойчивых попыток лейтенанта обеспечить безопасность самого Карбышева путем отправки его в тыл. Иванов сделал уже два захода, каждый раз приводя новые аргументы. Сейчас, наверное, попытается в третий раз, и, пожалуй, хватит на этом… Но надо мягко, аккуратно, чтобы зря не обижать человека – не для себя ведь старается и не за себя переживает…

– Товарищ генерал-лейтенант, ну вы поймите…

– Нет, нет и еще раз нет, товарищ лейтенант, – добродушно улыбнулся Карбышев, – вы меня не убедили, а потому «юнкерс» сегодняшней ночью полетит в Белосток без меня. И вот что, давайте-ка мы с вами, в неофициальной обстановке, будем общаться без чинов, а то за всеми этими уставными обращениями ненароком и саму нить беседы потерять можно. Вас ведь, если я не ошибаюсь, Сергеем Ивановичем именуют? Вот и прекрасно, а мое имя и отчество вам тоже известно. Так вот, Сергей Иванович, повторюсь – в тыл я сегодня не полечу, очень уж тут у вас интересно все для обороны устроено, я бы даже сказал – в лучших традициях военно-инженерной науки. Вот мне и любопытно будет посмотреть, как немцы не нашу пехоту в чистом поле, а хорошо подготовленные оборонительные позиции штурмовать попробуют, как им такое понравится… и во что обойдется.

Сергею стало окончательно ясно, что переубедить Карбышева он не сможет: тот, по каким-то своим причинам, уперся и ни в какую не желает улетать в штаб группировки. А значит, и настаивать дальше бесполезно, только зря время терять.

«Жаль, очень жаль! Это был бы самый простой и самый безопасный способ эвакуации… Ладно, оставим пока, не будем попусту нервировать старого заслуженного генерала. А вот некоторые его иллюзии надобно разъяснить…»

– Вполне понимаю ваше любопытство, товарищ ген… Дмитрий Михайлович, да только никаких крупных атакующих сил противника вы здесь еще день-два как минимум не увидите. Да и позже, вряд ли тут что-нибудь особо для вас любопытное или интересное происходить будет.

– Вот как, Сергей Иванович?