«полковушке» (три с половиной километра против более чем семи километров), но в ближнем пехотном бою с его траншеями или оврагами, и особенно при ведении боя в населенных пунктах, где противников зачастую может разделять буквально один дом, это не так существенно, как ее мортирные и гаубичные возможности. Далее – в боевом положении немецкая пушка более чем в два раза легче, чем наша «полковушка» (около 450 килограммов против 900!), и, соответственно, их подвижность и маневренность на поле боя, в том числе легкость перекатывания силами расчета, попросту не сравнимы.

Наконец, третье и самое значимое именно для нашего отряда различие, делающее немецкие семидесятипятимиллиметровые пехотные орудия «лакомым кусочком», полезным в любых количествах. Оно заключается в том, что эта пушка изначально была спроектирована с возможностью ее возки как в связке с орудийным передком, содержащим запас снарядов, так и отдельно от него. И вот если без передка, так мало того, что для ее перевозки тогда всего лишь пара лошадей нужна, но и буксировать пушку любым автомобилем запросто получается, даже легковым. А нашу «полковушку» только с передком возить можно, и тогда либо не меньше четверки лошадей, либо грузовик или даже артиллерийский тягач, но это и сложнее, и не всегда они под рукой, а уж в условиях крайне недостаточной оснащенности нашей армии средствами артиллерийской тяги так и вообще… зачастую быстрее и проще на себе тащить, усир… очень напрягаясь при этом. Таким образом, нельзя сказать, что наши «полковушки» плохие, иначе немцы, захватив их несколько тысяч в трофеях, потом на вооружение своей армии не приняли бы – они в этом вопросе разборчивы сильно и всякое барахло, захваченное у тех же поляков, в своей армии не будут использовать…

И это, кстати, еще один довод в пользу правильности использования немецких трофеев в Красной армии, Дмитрий Михайлович: хороший трофей в любой армии свою ценность имеет, и в любой армии ему рады будут. Но немецкие легкие пехотные орудия наши полковые пушки кое в чем превосходят, да и пополнение боекомплекта к ним противник, можно сказать, сам обеспечивать будет, так что если попадутся они нам еще – освоим с большим удовольствием, как и все остальные полезные нам трофеи.

– Вот как? – хмыкнул Карбышев. – И что же, никаких недостатков у этих немецких пушек нет?

– Есть, как не быть, – ответил Сергей. – Основной недостаток заключается в том, что они в освоении посложнее наших будут, к тому же таблицы стрельбы и все инструкции к ним на немецком языке. Но это все решаемо, поскольку в качестве «консультантов» у нас имеются пленные артиллеристы, а к ним еще и Курт, для контроля искренности сотрудничества и достоверности пояснений.

– Курт? – удивленно переспросил Карбышев. – Это что еще за Курт такой?

– Да… достался нам тут, по случаю, русскоговорящий немецкий механик-антифашист… широкого профиля, – пояснил Сергей. – Яркий пример того, что не все немцы – фашисты, и не все фашисты – обязательно немцы. Парнишка толковый, старательный и очень для нас полезный, как в плане информации по немецким порядкам, организации их армии, так и в качестве консультанта по их технике, вооружению. Сейчас вот переводчиком трудится, немецкую документацию на орудия, а также разъяснения немецких артиллеристов нашим толкует.

«Теперь, ко всему, еще и Курт, – тихо пробормотал Карбышев себе под нос. – Какая интересная у людей жизнь!.. Впрочем, про него потом, позже, я ведь еще даже не все свои первоначальные вопросы прояснил».

– А вот скажите, Сергей Иванович…

Еще примерно через полчаса вопросов и ответов Карбышев неожиданно прервался, ненадолго задумался, словно бы принимая какое-то решение, а потом снова обратился к Сергею:

– Гм, тут вот какая интересная ситуация получается, Сергей Иванович: чем дольше мы с вами общаемся, тем больше у меня возникает разных вопросов, которые я непременно хотел бы обсудить. При этом я совершенно отчетливо понимаю, что бесконечно отвлекать вас своими вопросами и тем самым задерживать здесь, на аэродроме, абсолютно неправильно. В то же время прерывать столь интересное и познавательное общение я решительно не намерен, а потому хочу сделать вам некое предложение… Вы ведь, насколько я понял, и этот аэродром, и все остальные здешние рубежи обороны, включая рокаду, только до подхода подкреплений держать собираетесь, а потом позиции передадите и всем отрядом в Белосток вернетесь? Ну, вот тогда и я, вместе с вами, туда прибуду, а сейчас, на начальном этапе, там и мои помощники справятся. Пока же, уж не обессудьте, я хочу поближе посмотреть на боевую деятельность вашего отряда и попутно продолжить наше общение. Лезть в командование и путаться под ногами, козыряя своим генеральским званием, я не буду – за это не переживайте. Ну, и как вам такое предложение, Сергей Иванович?

Сергей, стараясь не подать вида, внутренне возликовал: не пришлось ничего придумывать и снова уговаривать. Карбышев сам хочет отправиться вместе с ним, и ближайшие планы войны теперь корректировать не надо.

– Признаться, рад, очень рад, Дмитрий Михайлович: мне тоже общение с вами доставляет огромное удовольствие. К тому же боевой генерал в вашем лице, прошедший за свою жизнь уже четыре войны, наверняка сможет подсказать много полезного из своего боевого опыта.

– Откуда вы…

– Простите, Дмитрий Михайлович, про источники моей обширной осведомленности давайте тоже потом поговорим, в более подходящей обстановке. А сейчас… Я тогда сейчас раздам заключительные руководящие указания, потом на узел связи, и примерно через полчаса мы с вами выдвинемся в Суховолю.

Глава 15

В дороге оба молчали, наслаждаясь свежестью набегающего потока воздуха и лишь изредка перебрасываясь малозначимыми репликами: во-первых, вести важные разговоры при водителе было бы вопиющим нарушением режима секретности, а во-вторых, каждому было о чем поразмышлять самостоятельно.

Карбышев, отложив на время дальнейшие расспросы лейтенанта Иванова, задумался о перипетиях собственной судьбы.

«Определенно, интересный сегодня выдался денек… Если кому рассказать, так, пожалуй, не сразу и поверят, да-с… Еще утром, после отвратительной ночевки на берегу реки, практически на голой земле, в окружении измученных долгими скитаниями женщин и детей, будущее представлялось мрачным и безрадостным до полной меланхолии, а сейчас еще даже не вечер, но все изменилось самым неожиданным образом.

Беженцы пристроены, накормлены и находятся в относительной безопасности, а уже сегодняшней ночью, даст бог, будут переправлены в наш тыл. Пусть этот тыл и не совсем тыл, все же не за линию фронта их отвезут, а лишь подальше от передовой, но это все же и не голодными да грязными по лесам прятаться: там их и жильем обеспечат, и регулярным питанием, и