— Хотите, будете сами писать сценарий!

— Я не умею!

— Научитесь!

— Я не хочу учиться, понимаете?

— Олеся, мы вам очень хорошо заплатим. Назовите вашуцену.

Я назвала сумму вдвое больше той, что получила за последнийроман, чтобы отпугнуть его.

— Мы это обсудим, — несколько смешался он.

— Обсуждайте! Я пошла, всего хорошего!

— Олеся, постойте, а капуччино?

— Плевать!

— Хорошо, идите, но я свои долги рано или поздно отдаю.Я еще позвоню вам.

Едва я села в машину, позвонила… Амалия Адамовна. Только еемне сейчас не хватало для полного счастья!

— Олесечка, не удивляйся, — произнесла она столько ей свойственной капризно-лукавой интонацией. — Я столько лет неслышала твоего голоса, а по телевизору тебя видела… Ты очень хорошо выглядишьна экране.

— Амалия Адамовна, я рада вас слышать, но…

— Я понимаю, Олесечка, что ты обижена на Митю, он велсебя непозволительно, однако он сейчас в таком напряжении, ему предстоитважнейший… как это называется, никак не запомню, что-то похожее на паровоз…

— Тендер? — догадалась я.

— Да, да, именно тендер, ведь у паровоза тоже естьчто-то похожее, да?

— Кажется, да, впрочем, не знаю.

— Митя безумно расстроен, он напился, плакал… Можешьсебе представить Митю плачущим?

— Не могу и не хочу, я устала от него, Амалия Адамовна.Я прекрасно жила несколько лет, пока вновь не возник Митя, я сдуру поддалась,но с меня хватит. Так и передайте ему. Я поставила точку в этом романе.

— Олесечка, не надо! Кстати, твои романы такаяпрелесть! У меня есть все! И сын у тебя очаровательный отрок, мы такподружились, у нас может быть чудесная дружная семья, Митя говорил, что выхотите еще ребеночка завести, я была бы счастлива, ну стоит ли все рушить из-занебольшой в сущности ссоры?

— Амалия Адамовна, все это очень мило, и я купиласьбыло на такую идиллию, но Митя человек не для меня. Он при каждой вожже,которая попадает ему под хвост, топчет мое человеческое и женское достоинство.А я не хочу это терпеть.

— Но ты же любишь его?

— Любила, а больше не хочу.

— Олесечка, давай с тобой встретимся, попьем кофейку,поговорим — по-женски… Я не верю, что ты разлюбила Митю.

— Амалия Адамовна, я уже большая девочка и могу самаразобраться в своих чувствах. А потому предпочитаю забыть вашего Митю, какночной кошмар. Извините, если что не так. Я очень спешу сейчас, всего хорошего,Амалия Адамовна.

Интересно, кто еще позовет меня сегодня пить кофе?

Я посмотрела на часы. Скоро уже можно ехать за футболкой дляАполлоныча. Сколько всего произошло со вчерашнего утра и моя идея как-топотускнела. Надо попытаться вернуть себе то ощущения радости, с которым яначала вчерашний день. Завтра я увижу Матвея, его ласковые глаза, его большиетеплые руки, услышу чуть хрипловатый голос, чудную улыбку… Я внушала себе всеэто, а в душе было пусто. Слишком много всего наслоилось за полтора суток.Наверное, чтобы разобраться в своих чувствах, надо уехать куда-нибудь одной,хоть на три-четыре дня. Я даже работать не могу в таком смятении. Ведь всевалится в одну кучу: мама, Юлька, ее хахаль, Миклашевич, Аполлоныч… И кромевсего прочего в груди вдруг зародилось отвратительное предчувствие — что-тодолжно случиться, что-то плохое…

Я поехала к нашему метро, спустилась в переход забратьфутболку. Оказалось, что буквы готовы, но еще не наклеены. При мне вчерашняятетка развернула рулончик, приложила к футболке и засунула в какую-то машинку,прикрыла крышкой, на меня повеяло жаром и тут же я увидела слегка пушистыебелые буквы Аполлоныч. Сердце радостно екнуло. То же было проделано со вторымрулончиком и вот уже подарок готов! Выглядит очень эффектно!

Я поднялась в универмаг, купила красную с золотым тиснениемкоробку, на которую девушка нацепила роскошный золотистый бант. Надо толькодожить до утра. Мне уже очень хотелось дожить до утра.

И я дожила!

Он был немного напряжен.

— Если б ты знала, как я соскучился! Даже позвонить небыло возможности.

— Ну позвонить всегда есть возможность.

— Знаешь, я когда замотан, даже не хочу звонить, ну чтозвонить в таком состоянии…

Типично мужская логика! Но я промолчала. Все-таки у человекадень рождения, и он нашел время встретиться, это важнее.

— А что это у тебя за коробка? — с мальчишескимлюбопытством поинтересовался он.

— Подарок тебе, вот держи!

— А что это?

— Разверни, увидишь, ничего опасного.

Он снял крышку с бантом, футболка была прикрыта еще краснойшелковой бумагой.

— Олеся, что это?

— Ты вынь, разверни.

Надпись в сложенном виде не читалась. Он развернул и ахнул.Вскочил, расцеловал меня, приложил к себе футболку. Похоже, он был в восторге.

— Олеська, — произнес он прочувствованно. —Никто на свете не мог бы придумать такого подарка… Только ты… Я люблю тебе,Олеська.

Он был очень милым, этот единственный оставшийся заяц.

На террасе ресторана никого кроме нас не было. Нам подалименю.

— Смотри! — воскликнул он. — Как тебенравится: «Куриные грудки „Эротика“? Давай закажем, а? Интересно!

— Давай, хоть это и чудовищно глупо, какая эротика вкуриных грудках?

— А вдруг?

«Эротика» представляла собой куриную грудку со сливочнымсоусом и рисом с множеством зелени и специй.

— Жаль, мы оба за рулем, не сможем выпить… — огорчилсяон. — Скажи, а почему это блюдо называется «Эротика»? И какое-то оно непраздничное…

— А видимо у них дешевые поставки куриных грудок, вотони и изгаляются с названиями, рассчитывая на таких любопытных дураков, как мы.Впрочем, это довольно вкусно, хоть для утра и не очень подходит…

— А по-моему очень вкусно, и в твоем присутствии дажевполне эротично… Когда я могу к тебе приехать?

В этот момент зазвонил его мобильник.

— Вот черт! — раздраженно бросил он. — Алло!Да, Федор Семеныч, слушаю, что ты говоришь? И всего-то? Ну, я с этим разберусь,я ж говорил тебе, что это пустяки! Ну, не вздумай только хоть одной живой душе…Я надеюсь. Будь здоров, считай, ты мне сделал самый роскошный подарок ко днюрождения! Забыл? Ладно, прощаю, будь здоров, я занят!

Он посмотрел на меня как-то странно. Задорно, и дажепобедительно.