В номере было тихо и спокойно. Карло и Розалинда уже спали в смежной комнате. Я подошла к окну и посмотрела на луну, заливавшую приглушенным светом склоны вулкана Тейде. На следующий день Винниата должны были похоронить на Английском кладбище у моря. Дейзи недвусмысленно выразила желание, чтобы я не появлялась ни на похоронах, ни на скромных поминках, устраиваемых в отеле после похорон. Но это было одновременно и преимуществом, которым я собиралась воспользоваться.

Я уснула, но почти сразу меня разбудил кошмарный сон. Мне приснилась Розалинда, которая взяла по ошибке плюшевого медведя Реймонда, и он так разозлился на мою дочь, что столкнул ее в море со скалы. Я видела, как она падает, а затем барахтается в воде и пытается плыть, но волны накрывают ее с головой. Я проснулась в холодном поту, и мне потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться. Понимая, что поступаю неразумно, я тем не менее выбралась из постели и, открыв дверь в соседнюю комнату, проверила, на месте ли Розалинда. Она, конечно, спокойно спала, однако что-то тревожило меня. Налив стакан воды и взяв записную книжку, я снова легла и сделала запись, которая ничего не говорила никому, кроме меня: «Джина Тревельян. Синий Мишка. Розалинда и Реймонд». Ниже я приписала: «Если Джерард Гренвилл невиновен в смерти Дугласа Грина и Говарда Винниата, то кто виновен?»

Стоя у окна коридора на верхнем этаже отеля, я наблюдала за тем, как похоронная процессия выходит из «Таоро». Впереди шла Дейзи, голову она обмотала черной кружевной накидкой; на шее, где могло бы висеть жемчужное ожерелье, не было ничего. Среди одетых в черное я видела фигуры профессора Уилбора, Руперта Мэйби, миссис Брендел, Гая Тревельяна, Хелен Харт, инспектора Нуньеса и, в самом конце, Гренвилла с дочерью, которая катила кресло Эдмунда Фоссе.

Договорившись с Карло, что она присмотрит за Розалиндой и Реймондом, я послала записку мадам Жиру, попросив ее помощи. Мы договорились встретиться на террасе в десять часов. Пока я ждала ее за столиком, солнце скрылось за облаками, с гор спускался туман. Было по-прежнему тепло, но в воздухе чувствовалась сырость, и я накинула на плечи шаль, подаренную Флорой Кёрс. Я вспомнила, что она была на мне в то утро, когда Джина Тревельян покончила с собой. Воспоминание и в целом было не из приятных, но мне не давала покоя неуловимая деталь, которую я тогда видела. Я представила, как она стоит на краю палубы, подняв руки и словно собираясь взлететь, и поняла, что точно так же стоял Винниат на мосту через высохшее русло.

Напрашивались определенные выводы, но я не спешила с ними. Один раз я уже попала впросак, записав Гренвилла в убийцы, и не хотела повторять ошибку.

Мне требовался неоспоримый факт, на который можно было бы опереться. Я не знала, что он мог бы собой представлять, но не сомневалась: Тренкель что-то скрывает. Мадам Жиру с готовностью согласилась мне помочь – тем более ей это ничем не угрожало – и прекрасно поняла, что от нее нужно.

Записавшись на прием к доктору во второй половине дня, я вместе с мадам Жиру направилась к дому, где жил профессор Уилбор с помощником. Покинув территорию отеля, мы спустились через террасированные сады к морю, но не пошли в сторону Ла-Паса, а свернули влево по дорожке, которая вела к старому форту. Профессор говорил, что его дом легко узнать: он стоял на холме над заливом и был окрашен в розовый цвет. Когда мы вышли на берег моря, туман немного рассеялся, и мы уже издали увидели дом над полоской черного песка.

Вблизи стало видно, что дом сильно обветшал. Сквозь щели между плитами террасы пробивалась трава; краска на стенах шелушилась и свисала, как наполовину содранная кожа; с земли к окнам тянулись широкие полосы сырости. Я дважды постучала в дверь – у мужчин могла быть приходящая служанка, хотя на вид дом пустовал. Я повернула ручку, но дверь оказалась запертой. Дверная рама настолько прогнила, что казалось, ее можно проткнуть пальцем, но не хотелось оставлять следов своего пребывания здесь. Я была в числе тех, кто не присутствовал на похоронной церемонии, и, обнаружив взломанную дверь, Нуньес убедится, что не зря подозревал меня во всех смертных грехах. Оставив мадам Жиру у дверей, я обошла дом и заглянула в грязное окно.

Хотя свет был скудным, мне удалось разглядеть очертания некоторых предметов: стопку книг на столе, полки с неотмытыми черепками и умывальник с раковиной, заполненной грязной посудой. В доме не хватало женской руки. Мне хотелось закатать рукава, добыть мыло, щетку, горячую воду и навести порядок.

– В доме никого нет, а нам туда не попасть, – сказала я, вновь присоединившись к мадам Жиру. – Придется возвращаться в отель. Зато успею подготовиться к приему у врача.

– Может быть, забраться через окно? – предложила мадам Жиру.

– Боюсь, времена, когда я могла запросто забираться в окна, давно миновали.

В ответ она улыбнулась – впервые с тех пор, как мы познакомились.

– Вы, наверное, догадываетесь, что после того происшествия с Альбертом моя жизнь была довольно безрадостной, – сказала она. – Я сосредоточилась на своих обязанностях: заботиться о Реймонде, утешать, когда ему приснился плохой сон. Но мне не на что жаловаться. Я ничего другого и не ждала, и я безмерно благодарна Мёрреям. Однако после приезда на Тенерифе и знакомства с вами я чувствую, что во мне просыпается joie de vivre[31]. Правда, развлекаться, шпионя около чужих домов и беседуя в барах с мужчинами, наверное, предосудительно.

Когда я сообщила мадам Жиру, какое развлечение задумала для нее следующим, лицо ее расплылось в улыбке.

– С вами не соскучишься, миссис Кристи, – рассмеялась она. – Я пока еще не читала ваших книг, но обязательно прочту. Если ваши романы похожи на… на все это, то я не сомневаюсь, что получу большое удовольствие.

Мы не торопясь пошли в отель, останавливаясь, чтобы передохнуть, и беседуя на разные темы – о Реймонде и смерти его брата, о супругах Мёррей, о постояльцах «Таоро». Когда мы были уже в парке на территории отеля, мадам Жиру остановилась и коснулась моей руки.

– Вы ведь знаете, что о вас ходят злостные сплетни? – спросила она.

– Ну да, нелепое утверждение, будто я похитительница бриллиантов и прочих драгоценностей.

– Я верю, что вы ничего не крали, – сказала она, понизив голос, так как мимо нас прошла пара, по виду немцы, посмотревшие на нас с неодобрением. – Да если бы и украли, для меня это ничего не изменило бы. Но вы ведь, наверно, знаете, кто взял этот жемчуг?

Я немного поколебалась.

– Ваша интуиция не подвела вас. Знаю.

– Тогда почему же вы не скажете инспектору и не положите конец всем этим дурацким сплетням?

– На то есть причины, – ответила я.

– Какие?

– Я и сама пока не вполне понимаю, – призналась я, когда мы сели за столик на террасе. – Но я уверена, что вор – не тот, о ком вы могли бы подумать. И он не нуждается в деньгах – по крайней мере, не похоже на это. Больше я пока ничего не могу сказать. Надеюсь, вы не обидитесь.