– А что насчет Грина? Ты с ним разговаривал?

– Да, разговорился как-то в баре. Я видел его, еще когда был маленьким мальчиком. Дуглас был немного старше меня. Он уехал учиться в Англию, а потом вернулся на остров и по-прежнему отлично говорил по-испански. Он был незаконнорожденным. Он спросил меня, чем я занимаюсь, и я сказал, что работал одно время в Маль-Пэ. Он заинтересовался и стал расспрашивать меня о том, что делает Гренвилл. Ну, я рассказал ему все, что знал, и присочинил кое-что – например, что Гренвилл хочет высвободить злой дух Гуайоты из вулкана. Дуглас сказал, что в Англии есть люди, которые хотят помешать таким, как Гренвилл, заниматься черной магией. Он записал то, что я сказал, и обещал дать мне денег. Я думал, что просто помогаю ему, и не ожидал, что из этого выйдет что-нибудь плохое. Когда я узнал, что труп Грина нашли в пещере в таком состоянии, мне стало худо. Я начал пить, чтобы забыть обо всем этом. А теперь тут еще один труп! Я больше не буду пить ни грамма, обещаю! И не скажу никогда больше ни одного плохого слова. Господи, неужели я буду третьим? Как вы думаете?

Хосе был в такой панике, что мадам Жиру взяла в баре бренди и вынесла ему бокал. Он залпом опрокинул его, нарушив только что данное слово никогда больше не употреблять спиртного.

– Хосе, ты должен говорить только правду, – сказала я внушительно, глядя ему в глаза. – Сочинять то, чего не было, очень опасно.

– Я очень сожалею, простите, – захныкал Хосе, как маленький мальчик. – Я все это придумал.

Услышав это признание, я едва не потеряла дар речи, но, немного придя в себя, стала подробно расспрашивать его, докапываясь до правды. Истории, которые Хосе рассказывал в барах, начинались с небольшого преувеличения, но при повторном их изложении после неумеренных доз алкоголя превращались в чистый вымысел. Гренвилл никогда не говорил о намерении высвободить злой дух.

Это разрушало мое представление о совершенных преступлениях. Все ложные факты с моими версиями и теориями смыло грязной волной цунами. То, что я считала достоверно установленным, приходилось отбросить. Надо было начинать расследование с самого начала.

Я узнала на собственном опыте, что Гренвилл – носитель зла. Но был ли он убийцей? Я пыталась убедить себя в том, что был. У кого еще на острове настолько извращенная психика? Гренвилл представлял собой распущенную или просто аморальную личность – разница невелика – и, несомненно, был предрасположен к убийству, а также обладал знаниями и средствами, необходимыми для его осуществления. Если даже он не планировал всерьез освобождать злого духа из вулкана или совершать еще что-либо столь же нелепое, в действительности зло торжествовало – как иначе расценивать гибель двух людей? И все же… что-то тут было не так. В уголке моего сознания вырисовывались смутные очертания загадочной фигуры. Чем пристальнее я вглядывалась в нее, тем больше она расплывалась и тем дальше отступала в тень. У меня возникло ощущение, будто я видела или слышала что-то такое, что служило ключом к тайне. Но что это было? Передо мной мелькали сцены последних дней – разговоры за обеденным столом, казалось бы, несущественные замечания. Но все они сливались в сплошной неразборчивый шум.

Простившись с Хосе, мы с мадам Жиру вернулись в отель. Я была сбита с толку и не готова обсуждать что-либо. Она пыталась помочь мне, но я должна была сама разобраться в создавшемся информационном хаосе.

В «Таоро» я поблагодарила мадам Жиру и поднялась в номер. Достав записную книжку, я внимательно просмотрела записи, касавшиеся убийств Грина и Винниата. Я с остервенением строила новые гипотезы, основывавшиеся на голых фактах, пытаясь, как это ни трудно было, исключить Гренвилла из роли главного подозреваемого. Если кто-то слышал, как Хосе сплетничал о Гренвилле, он мог воспользоваться этими сплетнями и совершить преступление, зная, что подозрение падет на оккультиста. А я, похоже, попалась на удочку. Может быть, кто-то намеренно подстроил мне ловушку? С этой минуты, подумала я, надо более взвешенно рассматривать все относящееся к самим убийствам и к подозреваемым в их совершении. Я перебрала в уме встречи с Гренвиллом, вспоминая все, что он говорил. В свое время я оценивала это, исходя из убеждения, что он убийца. Но, может быть, он был всего лишь – если тут годится «всего лишь»! – извращенцем, подвергающим дочь невообразимым страданиям? А в отношении меня он, возможно, и не замышлял ничего плохого?

И не исключено, что его настойка действительно была безобидным экстрактом трав, а не ядом, призванным отравить меня. Я вспомнила тот миг, когда чуть не плеснула раствор аммиака ему в глаза. Он посмотрел на меня с удивлением и обидой, как на человека, предавшего его, – и неудивительно. Оказалось, что это я чуть не совершила преступление. Мне стало так тошно – в буквальном смысле слова, – что я спустилась на ужин с опозданием.

* * *

В ресторане я улыбнулась постоянным соседям по столу, уже сидевшим на местах: профессору Уилбору и Руперту Мэйби, которые по-прежнему столовались в «Таоро», миссис Брендел и доктору Тренкелю, Хелен Харт и Гаю Тревельяну. Хелен и Гай развлекали нас, обсуждая планы на Валентинов день. Я улыбалась, но прятала под улыбкой стыд, подозрения и элементарный страх. Заговорили о похоронах Винниата, которые должны были состояться на следующий день, и о том, сколько человек примут в них участие. Собирались пойти все, кроме доктора Тренкеля, – у него был прием больных, который он не мог отменить. Я пыталась есть, но все замечательные блюда – сочные крокеты с сыром в качестве приправы, луковый суп, приготовленная на пару белая рыба, тушеное мясо, холодный рисовый пудинг – казались мне несъедобными. Украдкой бросая на окружающих взгляды, я сделала вывод, что до некоторых дошел слух, будто я украла ожерелье Дейзи Винниат. Я так хорошо представляла себе их мысли, как будто они произнесли это вслух: «Она кажется вполне приличной женщиной, но ведь дыма без огня не бывает». В середине обеда, когда Тренкель на минуту вышел из-за стола, я поднялась следом за ним.

– Доктор Тренкель, – спросила я, – удалось вам выяснить что-нибудь новое относительно смерти мистера Винниата?

Доктор со смущенным видом кашлянул в кулак.

– Боюсь, я и так уже слишком много наговорил, – ответил он, ускоряя шаг.

– Почему вы так думаете?

– Миссис Кристи, вы же знаете, что я не должен был ничего вам говорить о мистере Винниате. Инспектор Нуньес считает, что нельзя делиться информацией с посторонними. – Он постучал пальцем по носу. – Тайна следствия и все такое, вы ж понимаете.

– Да, понимаю, – ответила я, борясь с желанием высказать ему то, что я знала о нем. – Все верно.

Вернувшись за стол, я примерила роль убийцы на каждого за столом, придумывая для него мотивы и разыгрывая мысленно различные сценарии убийства. Поймав себя на том, что изобретаю неправдоподобные причины, по которым бедная миссис Брендел могла бы желать смерти Винниата, я отложила салфетку и сказала, что мне нездоровится и потому я пойду к себе и лягу. В каком-нибудь из моих романов все подозреваемые уже выстроились бы в голове у детектива в определенном порядке, он владел бы всей информацией, знал бы об алиби каждого и о точном времени убийства. У него на руках имелись бы показания всех свидетелей, и, исходя из них, он определил бы личность убийцы методом дедукции. У меня же не было подобной информации. С Дэвисоном, который был бы способен помочь во многих случаях, я не могла посоветоваться; инспектор Нуньес ошибочно подозревал меня в краже; доктор Тренкель не желал больше делиться соображениями о вскрытии, а одна из главных свидетельниц, Дейзи Винниат, не хотела со мной говорить.