Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оглядываются блатные – чуть не тридцать их против дюжины зэков, отчего распаляются они, в силы свои уверовав. Привыкли они стаей жертвы загонять.
– Режь сук! – неуверенно, негромко прокричал кто-то.
Сунулись в барак.
Стоят зэки, где стояли, ждут.
– Не робей, – шепчет «Крюк», на «Студента» косясь. – Принимай боевое крещение! Только вперёд не суйся, подле меня будь!
Стеной идут урки, заточки выставив, точно римская фаланга. Тесен барак, с боков их жмёт, не развернуться.
– Первыми самых шустрых валим, – тихо приказывает «Крюк».
Вон они шустрые и самые опытные – по повадкам видно – не орут, не пугают, глазками зыркают, в обороне противника слабые места выискивая, вперёд крикунов выпуская. Теперь они их на пики бросят, а сами, сбоку подскочив, заточки под ребра противникам ткнут, пока у тех руки заняты, пока ножи в телах блатных на пару секунд застрянут.
– Мочи сук!
Бросились урки – первыми те, кто ножи в себя принять должны, как куклы соломенные. Но не стали их зэки резать, перехватили, опрокинули, к полу притоптали. Замерли нож против ножа… Страшно вот так, против заточек стоять, которые твое сердце ищут. Ведь, может, через минуту-другую жизнь твоя прервётся. Бледнеет «Студент», озирается напряжённо.
– А ну, без соплей! – зло шепчет в уши «Крюк». Тычет кулаком под ребра. – Дерись и побеждай. Или умри достойно!
Но, всё равно страшно так, что холодный пот прошибает. Но вдруг лицо в толпе урок. Знакомое! Так это же… это «Фифа»!
И куда-то ушёл, исчез страх.
– «Фифа»! – крикнул «Студент». – Не жить тебе!
Щерится «Фифа», признал зэка-доходягу с зоны своей.
Метнул взгляд «Крюк» – видать, знакомый у «Студента» среди урок сыскался, тесен мир зэков, каждый каждого если не на зоне, так на этапе встречал, в вагоне столыпинском или в «крытке». Смотрит… Видит… Точно – «Фифа» это!
– Готовься фраерок! – орёт, рисуется, играет заточкой «Фифа». – Давно тебя искал кишки выпустить.
Ржут, гогочут урки, но вперёд не идут, тянут время.
– Ну, вот и славно, – шепчет «Крюк». – Подфартило тебе, пацан, можешь поквитаться теперь за «Летуна» и за «Деда». – И в лёгкие воздуха набрав, гаркнул так, что в ушах зазвенело: – А ну, ша! Стоять! Всем стоять!
Замерли урки и зэки тоже.
– Пусть двое сшибутся. Ты… – показал «Крюк» пальцем на «Фифу». – И ты… – подтолкнул вперёд «Студента». – А мы поглядим, кто кого на тот свет спровадит.
Загалдели урки – дело! Лучше так, чем сразу на ножи.
– Зарежет он меня, – обречённо сказал «Студент».
– Или ты его, – зло ответил «Крюк». – А коли струсишь, сбежишь – я тебя! Слово!
«Фифа», весь как на шарнирах – ножками переступает, заточку с руки на руку перебрасывает. Наверное, боится – все боятся, – но виду не подаёт, рисуется перед приятелями своими.
– Молись богу, фраер… – Стянул, бросил под ноги фуфайку, рубаху на груди от груди до пупа рванул – куражится, пугает.
Но отчего-то спокоен фраер, смотрит с ненавистью, но не суетится, не грозит.
– Пошёл! – толкает «Студента» в спину «Крюк», чтобы тот не перегорел, злобу не растерял.
Не поднимая ножа, шагнул вперёд «Студент», грудь под удар подставляя. Притихли урки – не так должен вести себя фраер, совсем не так.
А он – так! Идёт, наступает, глаз от врага не отрывая, и пятится невольно «Фифа», и расступаются в стороны блатные, коридор образуя.
Шаг… Еще…
Только некуда дальше идти «Фифе», спиной в стену упёрся. А фраер идёт, как будто сто жизней у него! Оглядывается растерянно «Фифа», но не находит сочувствия в приятелях своих – жесток мир блатной, никто никого не жалеет, каждый сам за себя – «умри сегодня ты…» Спасует теперь «Фифа» – опустят его свои же, блатные. Нет у него иного выхода, как драться, хоть даже умереть.
– Ну всё, фраер, кишки свои жрать будешь! – грозит, распаляет себя «Фифа».
Да вдруг заточку с руки на руку перебросив, от стены оттолкнувшись, кидается вперёд и тут же вбок и достаёт до груди врага – чиркнул поперёк, рубаху надвое располосовав и кожу, отпрыгнул ловко назад. Закапала кровь. Взвыли восторженно урки.
Только не отшатнулся, не отступил фраер, видно, не зря его колотили зэки на рукопашке, не зря молотил, не жалеючи, «Крюк», к пользе тыкали ножами деревянными. Не пугают его кровь и боль. Наступает он, как заговорённый.
– Умри, падла! – орёт, кидается «Фифа», чтобы врага добить, да вдруг видит в груди своей нож, что по рукоять вошёл и сердце его перечеркнул.
Стоит фраер в глаза ему смотрит, левой рукой заточку врага держит, не обращая внимание на то, что из ладони его кровь хлещет, а правой рукоять финки в чужое тело вжимая. Говорит зло:
– Помнишь «Деда»? И «Летуна»?
Закатывает «Фифа» глаза, уже не понимая ничего, уже умерев почти. Но не для него «Студент» говорит – для себя:
– Сдохни, тварь!
Выдернул нож из груди, толкнул мертвеца от себя, который рухнул навзничь, затылком о пол ударившись. И вот теперь, кажется, набросятся на него урки и порежут со всех сторон. Но нет, стоят они, как пришитые.
Подошёл, встал кто-то рядом, плечо к плечу. «Крюк»! Скомандовал негромко:
– Бросай оружие или всех порежем.
Смотрят урки на «Фифу» мёртвого и на фраера с финкой окровавленной и понимают, не пересилить им эту силу…
Упала, звякнула на пол заточка. И еще. И еще…
– Выходи строиться.
А там, на плацу, «гражданский» стоит – ручки в брючки. Смотрит… Перед ним трупы рядком разложены, а чуть дальше урки подрезанные на земле сидят, раны зажимают. Вот новых подвели, к ним подсадили.
– Потери? – интересуется «пиджак».
– Троих наших – вчистую, четверо – тяжёлые, остальные – лёгкие.
– Плохо, – качает головой «гражданский». – Хреново вас учили. Дерьмо вы, а не бойцы. – Повернулся, пошёл в сторону штаба.
– А с этими что делать?! – крикнул вдогонку «Абвер».
– С этими? – повернулся «пиджак», глянул безразлично. – Этих добивайте. Ну, не в госпиталь же их везти…
Замерли, опешили все. И урки, и бойцы.
– Ты что, начальник, чего творишь?! – зашумели, заголосили, придя в себя, блатные. – Раненые мы, в больничку нас надо! Беспредел это!
Стоят зэки в нерешительности.
– Режьте, – тихо, спокойно повторил «пиджак». – Выполняйте приказание. А тех, что живые, – в отдельный барак, они нам еще пригодятся. – Повернулся и пошёл.
Не глядя, не оборачиваясь, не прислушиваясь к тому, как сзади заверещали, закричали урки и как один за другим стали обрываться, тухнуть их голоса.