тот, кто выяснил, что это подстава, – перебил его Венедикт. У него руки чесались как следует встряхнуть кузена. Что тут непонятного? Что тут можно не увидеть? – Но ее люди устроили этот пожар. Ее люди сожгли детей.

Рома повернулся.

– Джульетта – это не ее люди.

И Венедикт сорвался.

– Джульетта позволила им убить твою мать! Джульетта убила Маршалла!

Его слова прозвучали оглушительно, как выстрел из пушки, опустошающий все. Рома пошатнулся, словно от удара, а сам Венедикт схватился за живот.

Этого – этого они не могли простить. Даже смерть матерей могла быть прощена в этом городе, где кровь текла рекой. Но простить гибель Маршалла Сео было невозможно.

– Я знаю, – со злостью крикнул Рома. Чувствовалось, что ему не хочется кричать, но этот разговор можно было вести только на повышенных тонах. – Я знаю, Веня. Господи, неужели ты думаешь, будто я не знаю?

Венедикт засмеялся невеселым режущим смехом.

– Это у тебя надо спросить. Потому что ты точно ведешь себя так, будто все это можно забыть, шляясь с нею.

– Он был и моим другом. Я знаю, что вы двое были намного ближе друг к другу, но прошу тебя, не веди себя так, будто мне все равно.

– Ты не понимаешь. – Венедикт не мог думать. У него в голове так гудело, что он едва мог дышать из-за кома в горле. – Ты просто не понимаешь.

– Чего, Венедикт? Чего я могу не понимать…

– Я любил его!

Рома сделал короткий резкий выдох, похоже, выдохнув весь свой гнев. Он явно удивился, но это удивление быстро прошло, и теперь он, кажется, злился на себя за него. Между тем Венедикт коснулся рукой горла, будто желая загнать свои слова обратно. Ему не следовало этого говорить, ему не следовало говорить ничего… но он все же сказал это. И теперь не станет брать свои слова назад. Потому что это правда.

– Я любил его, – повторил он, на сей раз тихо, повторил затем, чтобы снова почувствовать на языке вкус этих слов.

Он всегда это знал, не так ли? Просто раньше он не мог этого сказать.

Когда Рома поднял взгляд, его глаза блестели.

– Этот город уничтожил бы тебя за это.

– Он и так меня уничтожил, – ответил Венедикт.

Этот город всегда только и делал, что отнимал, отнимал и отнимал. И на сей раз он отнял у него слишком много.

Рома подошел к нему. Полсекунды Венедикту казалось, что сейчас его кузен набросится на него, но вместо этого Рома крепко обнял его руками – твердыми, как сталь.

Медленно Венедикт тоже обнял его. Это было как возвращение в детство, когда главной тревогой было то, вышибет ли спарринг-партнер из него весь воздух, когда ударит ногой. Но это было неважно. Рома всегда помогал ему встать.

– Я убью ее, – прошептал Рома в тишину комнаты. – Клянусь жизнью.

Глава двадцать один

МАРТ 1927 ГОДА

Джульетта с силой положила трубку на телефонный аппарат и издала досадливый звук, так похожий на свисток чайника, что одна из служанок в вестибюле даже посмотрела в сторону кухни.

Вздохнув, Джульетта отошла от телефона. Надо думать, телефонистка на станции начала узнавать ее голос, так часто она звонит. Но у нее нет выбора. Что еще ей остается? После того как Тайлер сжег тот дом, их сотрудничество с Белыми цветами прекратилось, а когда Джульетта спросила отца, не будет ли полезно встретиться еще хотя бы раз, господин Цай только сжал губы в тонкую линию и отмахнулся от нее. Она не могла понять, почему он то хочет работать с Белыми цветами, то вдруг отказывается – причем именно тогда, когда она наконец что-то разузнала, когда ей необходимы все их ресурсы, чтобы выяснить личность того француза, который превратился в чудовище.

Кто же нашептывает все это ее отцу? В его кабинете бывает слишком много людей, так что у нее не получилось бы составить список. Кто это? Шпион Белых цветов? Гоминьдановцы?

– Привет.

Джульетта дернулась и ударилась локтем о ручку двери своей спальни.

– Господи Иисусе.

– Вообще-то это Кэтлин, но я признательна, что ты приписываешь мне такую святость, – сказала Кэтлин, сидящая на кровати Джульетты, и перевернула страницу своего журнала. – У тебя напряженный вид.

– Да, biâojiê[29], я чертовски напряжена. Ты весьма проницательна. – Джульетта сняла с себя жемчужные сережки, положила их на туалетный столик и помассировала мочки ушей. Оказалось, что часами прижимать трубку к уху, когда в него вдета серьга, не очень-то удобно. – Знай я, что ты дома, я бы попросила тебя, чтобы ты мне помогла.

Кэтлин закрыла свой журнал и быстро выпрямилась.

– А тебе нужна моя помощь?

Джульетта покачала головой.

– Нет, я пошутила. У меня все под контролем.

Поскольку за всю последнюю неделю с тех пор, как сгорел дом Белых цветов, Рома не ответил ни на одно из сообщений, которые она отправила ему, Джульетта обзвонила все французские отели, перечисленные в справочнике, задавая одни и те же вопросы. Не ведет ли кто-то из гостей себя странно? Может, кто-то развел в номере грязь? Или оставил следы, похожие на звериные? Или производит слишком много шума по ночам? Все что угодно – что угодно, – что могло бы говорить о том, что кто-то управляет чудовищами или сам превращается в чудовище. Но во всех случаях Джульетта получала только ложные зацепки и сообщения о пьяных.

Она испустила долгий выдох. Снаружи захрустел гравий. Кэтлин подошла к стеклянным дверям балкона и сообщила:

– Похоже, вернулся твой отец.

Через пару секунд Джульетта узнала звук колес автомобиля, катящегося по подъездной дороге.

– Ты знаешь, что кажется мне странным? – вдруг спросила она. Парадная дверь открылась и закрылась. Снизу донеслись голоса, нарушив тишину ленивого утра, – возвращения ее отца ожидали его посетители. – Пока что было только одно нападение чудовища – два, если считать атаку в поезде. И, хотя с моей стороны это ужасно, я не могу не думать, что таких случаев должно было быть больше.

– Но были же случаи, когда его просто замечали в толпе, – заметила Кэтлин и прислонилась к балконной двери. – И их было много.

– По большей части во время забастовок рабочих, – добавила Джульетта.

Услышав об этом в первый раз, она решила, что это чепуха. Рома считал, что это всего лишь слухи, и раньше сама она думала так же. Но теперь эти слухи подтверждали полицейские и гангстеры – от них приходило все больше и больше сообщений о том, что они не могли защитить свои позиции