– Я хочу тканями торговать, – ответила она. – Хочу сводить покупателей и продавцов.

– А я – медсестрой, – сказала Бай.

– Я хочу управлять гостиницей, – прошептала Цун.

Поверх их голосов учительница невозмутимо произнесла:

– Итак, посмотрим на график этой функции. Что означает ось «икс»?

В третьем ряду девочка выковыривала серу из уха соседки заточенным концом карандаша.

У этих детей – никаких образцов для подражания, учителя для их развития сверхзначимы; однако и сами учителя зачастую мигранты, они переходят из класса в класс, с подопечными у них связи почти никакой. Через полтора часа занятие завершилось, и учительница вымелась из класса.

– Откуда эта учительница? – спросила я, обращаясь ко второму ряду.

– Из Шанцю, – сказала Жирная; это город покрупнее, в часе езды на поезде. – Всего несколько месяцев работает. Надолго никто не остается.

– Почему? – спросила я. Учительница не обратила внимания на то, что в классе посторонний, и тем более не спросила, что я тут делаю, и я теперь поняла почему. Ее отношения с этими детьми и заинтересованность в их будущем сводились практически целиком к получаемой тут зарплате.

– Потому что мы тупые, – встрял мальчишка из заднего ряда, наконец оторвавшись от мобильного телефона.

– Нам учиться-то осталось всего восемнадцать дней, – сказала Жирная. – Восемнадцать дней – и дальше никакой школы, никогда!

– Вы разве не будете сдавать чжункао? – спросила я у нее.

– Буду, но провалю. И дальше никакой школы!

* * *

Через несколько месяцев, вернувшись в Шанхай, я рассмотрела фотоснимок, сделанный с Бай и Цун в последний день моего визита в их город.

Дочь аптекарей и дочь пастухов стоят рука об руку, за ними – длинная пустая грунтовка, по обеим сторонам которой – каркасы зданий. Целый год они жили, спали и учились бок о бок, но после чжункао их судьбы резко разойдутся.

Цун, дочь пастухов, получит 291 балл из 600. Чудовищный результат, а у родителей не было денег на другие варианты. Семья Цун не сможет купить несколько сотен баллов, необходимых для того, чтобы попасть в старшие классы – подмазать директора или заплатить посреднику за поступление. В глуши можно найти черный ход, чтобы учиться дальше, но все равно необходимо набрать определенный минимум баллов, иначе и обходные маневры окажутся недоступны. Цун отправится работать. Бай, дочь аптекарей, получит гораздо больше – 430. Все равно 70 баллов до проходного в старшую школу в тот год недоберет, однако набранного хватит, чтобы пробиться дальше. У родителей деньги найдутся, и они будут готовы раскошеливаться. (Подобные обходные пути лишь увеличивают неравенство: семьи с деньгами имеют судьбоносные для детей возможности.)

Мой снимок оказался до жуткого провидческим. Цун, худенькая, сухопарая, лицо сердечком, морщится от солнца, она сморгнула, когда я фотографировала. Бай смотрит прямо в объектив, голова вскинута, улыбка уверенная, левая рука показывает знак победы.

Через два года я справилась о делах Бай – она оказалась по уши погружена в вузовскую учебу. К тому времени ее бывшая одноклассница Цун сменила столько же низкооплачиваемых работ, сколько ей было лет, и наконец уехала в Синьцзян к родителям-пастухам. Почти через три года после провала чжункао Цун стала слать мне фотографии своего сильно накрашенного и густо нарумяненного лица на фоне ярких огней массажного салона, в котором работала. Я задумалась, вынуждена ли она была податься в торговлю телом, и мне стало грустно за нее.

Бай по колено в учебниках не сомневалась, что поступит в университет, но всякий раз, когда я спрашивала ее о подруге, она хмурилась. Если б WeChat умел вздыхать, она бы вздохнула.

«Эх, Цун. Жизнь несправедлива. Общество жестоко».

* * *

Я вернулась из провинции с отчетливым пониманием: невелика натяжка говорить, что Рэйни включен в громадный образовательный эксперимент.

Представьте: всего шестьдесят лет назад четверо из пяти китайцев не умели читать. В 1949 году Мао Цзэдун и его войска прошлись маршем по образованной элите и по зажиточным семьям – в том числе и по таким, как у дедушки с материнской стороны: семья владела центральным банком в городе Шанхайгуане. Неудачное было время для богатых и образованных, и Мао с коммунистами выгнали правивший в ту пору Гоминьдан из Китая – через пролив, на Тайвань.

Была установлена Китайская Народная Республика с Мао у руля, и ее новые вожди прытко взялись за работу. Коммунистическая партия сочинила конституцию, основанную на советской модели, и принялась душить гоминьдановские школы – и открывать новые, во имя «государственного строительства».

Чиновникам Мао пришлось начинать с нуля: учебники, методики, основные цели. Предстояло нанять квалифицированных учителей, разработать программу начальных классов. Далее система развивалась через многочисленные кампании Мао: попытки индустриализации в период четырехлетнего Большого скачка, начавшегося в 1958 году, связали воедино образование, труд и показатели производительности, последовавшая Культурная революция застопорила образование – книги жгли, учителей унижали, – а прием в колледжи полностью прекратился на десять лет с 1966 года начиная.

С 1980-х китайское правительство пыталось модернизировать школы и загнать туда практически всех детей на девять лет в рамках обязательного школьного обучения – в ту эпоху и родились реформы «качественного образования». Вожди стремились и развить гражданское общество, преуспевающее в науках и технике, и эти задачи тоже внедрялись через систему просвещения. Недавно были сформулированы новые цели: обеспечить поголовно всем детям места в детских садах и сделать так, чтобы девять из десяти китайцев оканчивали старшие классы. «Моя мечта – добиться, чтобы мы могли обучать студентов согласно их наклонностям, обеспечивать образование всем в равной мере и пестовать таланты каждого гражданина этой страны», – сказал министр образования Юань Гуйжэнь в 2013 году.

По мере того как я усваивала современную историю образования в Китае, голова у меня шла кругом от всех этих финтов. Возьмем отношение к образованным интеллектуалам: от десятилетия к десятилетию их то воспевали, то подражали им, но ненавидели их, то запрещали, то убивали за их взгляды. Образование в Китае всегда описывается словами «смелые решения, великие переломы и повороты», как говорил исследователь Мунь Цан.

И все же за шестьдесят лет страна, безусловно, добилась результатов. Путунхуа – мандарин, на котором сейчас разговаривают самые образованные китайцы, – был принят как общенациональный диалект лишь в 1956 году. Немало исследователей считают попытки Партии ликвидировать безграмотность «возможно, величайшим достижением в истории мирового образования». В последующие десятилетия китайское правительство создало систему школ, где обучается одна пятая мирового народонаселения, и при начатках грамотности и обязательном школьном образовании правительство продолжит добиваться дальнейшего развития.