– Цзюнь-Цзюню обязательно надо поступить в старшие классы. Обязательно попасть в колледж, – все повторяла и повторяла Лорен, для нее образ Цзюнь-Цзюня, ставшего рабочим-мигрантом, – худший кошмар.

Однажды Лорен ввязалась в СМС-ссору с директрисой школы. Результаты последней контрольной оказались у Цзюнь-Цзюня совсем уж скверными.

«С тех пор как я сдала вам своего сына, его оценки ухудшились вдвое, – написала Лорен директрисе общежития Чжан, пообещавшей бесплатное репетиторство, которое так и не состоялось. – Надеюсь, вы возьмете на себя ответственность за этого ребенка, как берете за других детей».

«Как вы смеете слать мне подобные сообщения? – рявкнула в ответ директриса Чжан. – У вас никакого образования, никакого сучжи – качества».

Для необразованного мигранта это предел оскорбительности. «Вы правы, у меня нет образования. Но качество у меня есть», – бросила в ответ Лорен, набирая сообщение со всей возможной для ее больших пальцев прытью.

«С такой-то матерью немудрено, что ваш сын – какой есть. Все остальные родители приглашают меня ужинать. Выражают уважение. А вы – нет», – написала Чжан.

«Я вам плачу, чтобы вы приглядывали за моим сыном. Как вы смеете так со мной разговаривать?» – отбрила Лорен.

Но Чжан не ответила – нашла назавтра мишень поближе: Цзюнь-Цзюня. Директриса ударила мальчика по лицу и процедила: «Твоя мать тебя не любит».

Лорен была в Шанхае, когда сын доложил ей о происшедшем, и Лорен вышла из себя. Цзюнь-Цзюнь – под опекой этой женщины, а Лорен – в шести – девяти часах езды на междугороднем автобусе.

– Цзюнь-Цзюнь наверняка сокрушается, – сказала она мне, лихорадочно решая, как быть. – Может, и впрямь начнет думать, что мы его не любим. Мы же его бросили, верно?

Лорен подумывала подать жалобу, но юридически Чжан не уличить, и никакие власти не станут разбираться. Цзюнь-Цзюню учиться последний год обязательного образования, и в конце этого пути его подстерегал общенациональный вступительный экзамен в старшую школу. Баллы у мальчика падали, а с ними рушились и мечты Лорен и ее мужа, которые они так долго вынашивали.

Пора было возвращаться домой.

* * *

Той весной Лорен пригласила меня к себе в провинцию.

Она уехала из Шанхая годом раньше, и я получала от нее сообщения, судя по которым семья попыталась выстроить вместе новую жизнь – после полутора десятков лет порознь. «Мы сняли квартиру. Пол еще недоделан, зато тут рядом школа». «Цзюнь-Цзюнь не выносит учебу. Не знаю, чем ему помочь».

В Китае развили высокоскоростное железнодорожное сообщение и выстроили самую длинную в мире систему метро – всего за десяток лет, но лучше всего добираться до Цзинсяня по-прежнему на междугороднем автобусе – из тех ползущих еле-еле дизельных устройств, что были отголоском времен попроще.

Я преодолела три высоченные, до колена, ступеньки. Другие пассажиры, десятки мигрантов на пути домой, жевали орешки и крекеры, цыкали зубами и бросали мусор в размещенные в проходе синие пластиковые баки. Выкашливали мокроту с харкающими, утробными звуками и сплевывали в проход. Игра «крепи мочевой пузырь» началась: два часа едем без остановок, но и там облегчаться придется над длинным корытом с бегущей по нему водой, на краткой остановке в глухомани, рядом с другими пассажирами, штаны у всех спущены до щиколоток.

– На дороге все хорошо, – объявил водитель на мандарине с деревенским акцентом, – сегодня за семь часов доберемся, наверное.

Мы выкатились из дорогого китайского мегаполиса по гладкому, поднятому на эстакаду шоссе, небеса посерели, здания измельчали. Десятиполосные трассы выродились в двухполосные шоссе, грязные и в рытвинах, заделанных не везде и кое-как. Проехали мимо бригад, работавших у трассы: они расчищали площадки под новые блестящие постройки. Участки начинались прямо у обочины, а вокруг – ничего, куда хватало взгляда.

Панорама, развертывавшаяся за окном, – неостановимое стремительное преображение: пустоши исчезали под гусеницами желто-оранжевых экскаваторов. С моего сиденья в автобусе я наблюдала отчаянное стремление сельской местности стать городом. Рекламные щиты высились вдоль дороги над исполинскими кучами выкопанной бурой земли, воспевали прогресс лозунгами:

«Рывки развития» – дело грязное, и бо́льшую часть пути в Цзинсянь в воздухе висела строительная пыль, она заволакивала небеса и оседала на деревьях, зеленая листва покрывалась тонким бурым налетом. От одного взгляда в окно хотелось пить.

До общенациональных вступительных экзаменов в старшие классы оставалось всего три месяца. С той стычки по СМС между Лорен и заведующей общежитием Цзюнь-Цзюня прошел целый год. Через пятнадцать лет жизни врозь в трех разных городах вся семья собралась под одной крышей: отец, мать, сын.

Я задремала, уперев голову в высокое окно, мысли скакали вместе с автобусом по дорожным колдобинам. Цзюнь-Цзюнь вырос почти без всякого присмотра, и тут вдруг родители спят на кровати рядом с ним. Каково приспосабливаться этому подростку? Каковы его перспективы на чжункао? Лорен с мужем не образованны, как же им помогать Цзюнь-Цзюню по математике и физике?

Несколько часов спустя автобус вкатился на автостанцию Цзинсяня, и через запыленное стекло я заметила Лорен. Она стояла рядом с синим седаном «бао-цзюнь» – китайским автомобилем. Я вышла наружу, моргая от света, Ван направился ко мне.

– Это китайская машина, зато движок импортный, – тут же сообщил мне Ван, усаживая в автомобиль; даже в пыльной китайской глуши импорт – штука статусная, а отечественные марки приходилось дополнительно комментировать.

Лорен устроилась на заднем сиденье вместе со мной.

– Ван отвезет нас ко мне в массажный салон, – сказала она.

– У вас свой массажный салон? – воскликнула я.

Лорен кивнула, покосившись на меня. Массажные салоны знамениты тем, что служат прикрытием для проституции. Я сомневалась, что Лорен подалась в этот бизнес, но то, что она бросилась очертя голову в дело, где полно конкурентов с нечистой игрой, – недобрый знак.

– Дела так себе, – сказала она и пояснила, что вложила семилетние сбережения – эквивалент десяти тысяч долларов – в покупку предприятия.

Мы миновали каркасы домов в разной степени недостроенности. Стальные и бетонные конструкции зияли черными дырами пока не вставленных окон. Повсюду в небо втыкались подъемные краны; казалось, что мы едем по парку «Лего». Правительство провинции желало удвоить население, подтянув крестьянскую бедноту из окрестных сел. Для местных чиновников, как и всюду в Китае, повышения по службе полагались за рост ВНП (валового национального продукта), а это означало, что мантра развития такова: «Строй и надейся, что приедут».