Вот почему жутковато, что Эллен Бергман в это время тоже была в Париже. Что привело ее во французскую столицу, неясно. Но остановилась она в гостинице “Министёр” на улице Сюрен, неподалеку от площади Мадлен, довольно близко от бергмановской гостиницы. Однажды вечером, когда Бергман и Грут смотрели в театре “Атеней” французского актера Луи Жуве в пьесе Жана Жироду, Эллен Бергман сидела прямо перед ними. “Она обернулась и рассмеялась. Мы сбежали”, – пишет он в “Волшебном фонаре”.

В письме к Карин Бергман Эллен позднее рассказала, чему стала свидетельницей. Если в театре, глядя на изменника-мужа, она рассмеялась, то либо хотела таким образом скрыть свои истинные чувства, либо Ингмар Бергман превратно истолковал ситуацию. Мать жалела невестку: “…она лежит больная в Париже, совсем одна. То, что она рассказывает, так тягостно, что я не знаю, как с этим справиться. […] Впору поверить, что Ингмар создан иначе, чем мы, остальные”.

Эллен Бергман решилась и уже начала подготовку к разводу. Перед отъездом в Париж она посетила адвоката, который затем написал Ингмару Бергману насчет брачного посредничества, какое с 1915 года предписывал закон. Супруги, намеревающиеся развестись, должны встретиться с посредником, и лишь после этого суд может вынести решение о годичной раздельной жизни. Среди общепринятых причин развода числилось раздельное проживание супругов в течение трех лет или двух, коль скоро один из супругов уходил. Решение о быстром разводе суд принимал, если один из супругов совершил прелюбодеяние, умышленно заразил партнера венерической болезнью, пытался убить его или нанес ему тяжкие телесные повреждения, был осужден минимум на три года исправительных работ, злоупотреблял наркотическими средствами или более трех лет страдал душевной болезнью без надежды на выздоровление.

В случае Бергмана можно было констатировать неверность, а также уход одной из сторон, пусть случайный, но кто может знать наверняка?

В одном из писем к свекрови Эллен рассказывала, что, несмотря на будущее посредничество, твердо решила развестись.

Наверно, и для Ингмара так будет лучше всего. Он тогда не почувствует принуждения, которое, похоже, порой испытывает. С другой же стороны, чего стоит жизнь без принуждения. Да, все это безграничная неудача, но иного выхода, кроме развода, я не вижу. И мне ужасно жаль вас, тетя Карин, и дядю Эрика, простите меня, но я ничего не могу поделать. Простите! Я бы охотно показала вам Матса и Анну, ведь дядя Эрик их еще ни разу не видел.

Карин Бергман сочла решение невестки жестким и хладнокровным.

Для Ингмара возврата нет. Она его не примет. Никогда не забуду ее последние жесткие слова о нем. Но не следует забывать, что для женщины нет более глубокой обиды, чем та, какую причинили ей, —

записала она в дневнике. Она набросала письмо к Эллен Бергман, хотела убедить невестку любой ценой сохранить брак с Ингмаром Бергманом. Отчасти винила Эллен (более сильную) и защищала сына (более слабого):

Дорогая Эллен, спасибо за твое вчерашнее письмо. Оно тронуло меня искренностью и теплотой. Но одновременно нам очень больно, что ты упорно видишь теперь один-единственный выход. Я понимаю тебя, Эллен, и тем не менее. Прости, но у меня из головы нейдет одна вещь, о которой я должна тебя спросить. Когда ты на Новый год приезжала в Стокгольм и рассказывала о грандиозных сложностях с Ингмаром, главная твоя мысль была примерно такова: я попытаюсь договориться с Ингмаром, скажу ему, что если он будет со мной абсолютно честен, то потом может поступать как угодно. Прежде всего – абсолютная честность. Помнится, я даже сказала на это, что долго так продолжаться никак не может, но ты тогда верила, что справишься, лишь бы знать, что он с тобой честен. Вот Ингмар и уехал, в твердой уверенности, что ты справишься, если он будет с тобой искренен. И в разговоре с Эриком он без конца повторял: о разводе вообще нет речи, и Эллен была невероятно спокойна, когда я приезжал поговорить с ней. Нет нужды упоминать, что Эрик, как и я на Новый год, возразил, что долго так продолжаться никак не может. Но я просто хотела спросить тебя: ты сказала Ингмару той ночью, когда вы [неразборчиво], что, если он будет поступать таким образом, развода не будет, или вернулась на прежний курс? В последнем случае Ингмар ведь должен был сказать, что ты говорила одно, а поступала по-другому. Может, было бы правильнее подождать с окончательным решением. Вероятно, ты скажешь, что я безнравственна, раз говорю так. Нет, просто, по-моему, тот, кто сильнее, должен быть абсолютно последовательным и абсолютно верным, пока есть хоть малейшая возможность начать снова. Наверно, ты обидишься на меня за это письмо. Куда легче было бы поговорить, чем писать, но ведь для меня ты сейчас недостижима. А когда я сказала о моих сомнениях Эрику, он ответил, что с моей стороны честнее всего будет написать тебе. Я понимаю ход твоих мыслей, ты хочешь, чтобы вокруг тебя было чисто. Ты больше не в силах жить в грязи и бесчестности. И тебе кажется, ты поступаешь так ради детей, но, Эллен, детям Ингмар ничего плохого не сделал, и, возможно, если ты, невзирая ни на что, сумеешь сохранить верность и терпимость, то в конце концов завоюешь Ингмара целиком. Тогда тебе не понадобится одолевать огромную неудачу, как ты пишешь. Прости, что мне пришлось написать так. Вероятно, это никак не повлияет на твой образ действий. Но я думаю, стойкость любви в конечном счете единственное принуждение, которое подчинит Ингмара.

С горячим приветом тетя Карин, благодарная за каждую твою строчку.

Сама Карин Бергман осталась в браке ради детей, наперекор отчаянию и желанию уйти от пастора, поэтому такая реакция с ее стороны не удивительна, коль скоро она считала, что Эллен оставляла свой брак ради детей. Карин Бергман полностью игнорировала тот факт, что из дома-то сбежал ее сын. Напротив, она полагала, что Эллен следовало бы простить его, поскольку он честно признался в измене, а значит, по-прежнему заслуживает любви и лояльности своей жены.

Эта логика подействовала на Эллен Бергман лишь отчасти, и уговоры пасторши, как она сама и опасалась, результата не дали. И если верить тому, что Бергман писал своему другу Херберту Гревениусу, у него тоже не было ни малейшего желания мириться:

Тебе известно, что Эллен всю прошлую осень требовала развода? Пусть теперь подает на развод, по-моему, это будет замечательно. Для меня и для нее, ведь она пять лет сетовала и сокрушалась о том, как я ужасен. Теперь мы оба знаем, как я ужасен. Нет смысла терзаться угрызениями совести, вот что я тебе скажу. Они же не идут ни в какое мало-мальски приемлемое сравнение со страданиями, какие причиняют”.

Но как бы зло это ни звучало – тщеславные и бесперспективные попытки виноватого оправдать вполне осознанные грехи, – именно эта измена и этот развод будут преследовать его до конца дней.

Семья Гюн Грут направила в Париж адвоката, чтобы образумить ее. Ингмар Бергман из гостиничного окна наблюдал за странной парой – энергично жестикулирующий коротышка адвокат в голубом костюме и красном галстуке и Грут, приглаживающая рукой короткие пепельные волосы, в туфлях на высоком каблуке и тонком черном платье, обтягивающем бедра, пишет он в “Волшебном фонаре”. Почему Бергман решил упомянуть именно эти детали, неясно, но контраст занимательный; режиссер видит сцену, вполне подходящую для фильма, и использует ее.