Дракон на моё последнее слово усмехнулся.

Паразит белый.

Леон после моего рассказа явно был в хорошем настроении. Исчезновение бывшей хозяйки дома его нисколько не расстроило.

А вот Джон Тёрнер был хмур, угрюм, он сжимал руки в кулаки, желваки на лице ходили ходуном, и складывалось ощущение, что он вот-вот сейчас взорвётся от ярости.

— Значит, она всё-таки его нашла, — проговорил он тихо и как-то совсем невесело.

Потом и вовсе глухо рассмеялся и прошептал:

— Всё бросила… Сожгла за собой мосты и ушла…

— Ну-у-у… — протянула я. — Как я поняла, Оливия очень любила… своего этого жениха Николаса…

— Она сбежала, как последняя трусиха, потому что все в высшем свете винили Оливию в смерти Николаса, — проворчал дракон. — Свалила всё своё дерь… э-э-э… всю свою гадость на тебя, дурёху. Надо же, провела иномирянку вокруг пальца, заманив на своё незавидное место! Джон, я всегда тебе говорил, что Оливия та ещё неблагодарная стерва!

Гарри скрипнул зубами, но промолчал.

Я недовольно служила руки на груди.

Леон хмыкнул.

А инквизитор начал злиться.

— Перри! — прорычал он. — Хватит!

От его рычащего и огрубевшего вмиг голоса вдруг стало как-то не по себе.

Взгляд инквизитора изменился — стал жёстким, даже свирепым и диким.

— Я тебя много раз предупреждал и просил, не говорить о ней в дурном тоне.

О-ой, кажется, кто-то сейчас получит взбучку. Но только пусть это произойдёт не у меня дома.

— Кхе! Кхе! — привлекла к себе внимание. — Оливия больше не вернётся. Никогда. Дом её не примет. Теперь хозяйка здесь я. Дом и земля приняли меня. Поэтому, давайте не будем больше вспоминать о той, кто наверное, нашёл своего благоверного, и живёт с ним в любви и радости.

— Да, Ливи истинная хозяйка дома Чантервиль, — подтвердил Гарри. — И этому есть множество доказательств…

Я многозначительно зыркнула на фамильяра. Нечего Тёрнеру знать об этих самых доказательствах.

— Я сам вижу, что дом принял вас, леди, — спокойно произнёс инквизитор и задумчиво замолчал, приложив палец к губам.

Все мы несколько мгновений играли в гляделки, и только я хотела сказать, что некоторым гостям пора бы и честь знать, а простым языком, валить из моего дома к себе, как Джон Тёрнер вдруг обратился к Леону:

— Благодарю вас за участие в нашей беседе, Леон, но думаю, вам уже пора возвращаться к своим делам.

Эй! А чего это он гонит моих гостей?

Если уж уходить, то всем без исключения.

— Да, мне и правда, уже пора, — тут же встал со стула Леон и покосился на свои тарелки, в которых он принёс для меня еду.

Улыбнулась некромагу и сказала:

— Я занесу твою посуду чуть позже. Может, завтра. Хорошо?

Он немного помялся, покачался с пяток на носки, почесал густую шевелюру и смущённо произнёс:

— Прости, Одивия… Видишь ли, это моя единственная посуда…

— Как скромно нынче живут некромаги, — хохотнул Перри. — Голубчик, такой скромностью вы себя в гроб вгоните!

— Перри, — выдохнул инквизитор, но взгляд, которым он одарил своего фамильяра, пообещал дракону многое — белобрысому пипец!

— Хорошее напутствие некромагу, — хмыкнул Гарри.

Оторву язык этому дракону! Или найду какое-нибудь заклинание, чтобы он замолчал.

Но тут же я вспомнила статью из свода законов, в которой говорится, что нельзя хоть как-то, даже совсем капельку вредить чужому фамильяру. За эту провинность будет наказание, которое выберет сам фамильяр. А судя по тому, какой гадкий нрав у Перри, то я не сомневаюсь в изощрённости выбранного им наказания.

Да ну его!

Лучше своего Гарри на него натравлю. Мой друг достойно сможет этого белобрысого отбрить.

Тем временем, после слов Леона, я спохватилась, суетливо собрала всю его посуду, вымыла её в ведре, в котором была холодная вода. Насухо вытерла полотенцем и протянула всё Леону.

Некромаг был смущён. Он покраснел и опускал глаза. Стыдно было смотрителю кладбища за свой скромный уклад. Он взял посуду, не поднимая взгляда, мозолистые руки мужчины чуть дрогнули.

Я положила поверх его рук свои руки, несильно сжала и сказала:

— Леон, огромное тебе спасибо за обед. Было вкусно — очень и очень. А ещё ты прекрасный человек и я безумно хочу, чтобы мы с тобой дружили. Что скажешь? Будем друзьями, а?

В этом или другом мире, всегда должны быть друзья — без друзей нет нормальной жизни.

Он поднял на меня неверящий взгляд, робко улыбнулся и всё ещё продолжая краснеть, негромко, но радостно ответил:

— Я буду рад стать твоим другом, Оливия из другого мира. С удовольствием буду с тобой дружить.

Я счастливо взвизгнула, отчего дракон вздрогнул, инквизитор едва не поперхнулся холодным чаем, который он цедит с самого своего прихода.

Кинулась я к Леону и крепко его обняла. Посуда в его руках опасно зазвенела.

— Я очень рада, Леон! Завтра обязательно загляну к тебе в гости! Гарри, проводи, пожалуйста, Леона.

Не хотелось мне оставлять инквизитора с его драконищем одних. Мало ли.

Когда Гарри и Леон покинули кухню, Перри опять не сдержался. Всё-таки у дракона слишком длинный и ядовитый язык. Интересно, как скоро он своим же ядом отравится или хотя бы подавится?

— Такая сладкая парочка — Оливия из другого мира и Леон, — насмешливо проговорил дракон. — Меня чуть не стошнило от вашего сиропа.

— Милорд, — вздохнула я и многозначительно посмотрела на дракона. — Ваш дракончик, быть может, очень несчастлив, поэтому он такой язва?

— Я не язва! — вздыбил он шерсть и немного повёл крыльями. — Я самый желанный и самый редкий фамильяр!

— И самый гадкий. Вот это я точно заметила. Во всём самом редком и желанном всегда есть какой-то огромный подвох, — сказала я тоном училки.

Инквизитор не стал в нашу перепалку вмешиваться.

Дракон надулся, замахал недовольно хвостом и в обиде посмотрел на своего хозяина, да ещё таким взглядом, мол, гляди-гляди, меня тут несправедливо обижают, а ты сидишь и молчишь, не защищаешь меня, такого несчастного!

— Перри, поумерь своё пыл, а то что-то ты разошёлся, — спокойно сказал Тёрнер.

— Но она назвала меня язвой! — прорычало драконище и вдобавок ещё и лапой на меня указал. — Меня! Твоего фамильяра! Джон! Сделай что-нибудь!

— А ты высмеял её отношения с Леоном, — напомнил инквизитор. — Ты был не прав, Перри. Оливия вправе сердиться на тебя.

Дракон тряхнул вытянутой головой, опасно блеснул на меня своими небесными глазами и сказал тоном обиженки: