уже одеколоном — неловко, как по нужде, приблизились к теткам. Танцы начались.

Офицеры кисло подмигивали друг другу. Пальцем — по кадыку: не пора ли?.. Время было покидать подопечный личный состав.

Вечер наступил, и в пустом небе над поселком взошла луна. Ни единого звука не раздавалось из-за высокого частокола, обвешанного лампочками. Над ярко освещенными, наглухо закрытыми воротами, на башне, венчающей домик вахты, стоял часовой.

Дверь внизу отворилась, вышел дежурный и не спеша спустился с крыльца. Издалека, из клуба, доносились слабые звуки патефона, а где-то совсем близко ворчали и кашляли собаки. Дежурный растопырил полы кургузого бушлата и совершил малое дело.

Начальники с разных сторон, с женами и по одному, сходились к терему капитана. Рысцой бежал веселый начальник культурно-воспитательной части. Степенно шагал командир взвода. Тащился спецчасть. Вот опять загремел внешний засов вахты, дежурный встрепенулся: с крыльца сходил оперативный уполномоченный, и дежурный поспешно отдал ему честь. Теперь со стороны клуба было слышно заливистое и отчаянное пение, доносился скрежет аккордеона. Праздник был в полном разгаре. А здесь, у ворот, было все тихо. Уполномоченный только что кончил работу. Хрустя серебряными сапогами, весь серый в прямой и длинной шинели как бы из обветренного металла, он твердо промаршировал по дороге, и короткая его тень, пошатываясь, бежала за ним.

Глава 2

Шесть пар — капитан с женой, спецчасть с Анькой Никодимовой, начальник КВЧ с толстой и чернявой, нерусского вида супругой, еще несколько начальников с женами, а также единственный считавшийся неженатым уполномоченный — расселись вокруг стола, испытывая обычное в таких случаях сложное чувство неловкости и возбуждения. Командовала Анька. Налево от себя она поместила мужа, справа водрузился капитан, угрюмо из-под косматых навесов взиравший на гостей. Напротив — глаза в глаза — уполномоченный.

На столе стоял взвод бутылок, чудо этих мест, где сухой закон, декретированный приказом из управления, обрек на одеколон и метиловый спирт всю потребляющую дружину.

Усаживались долго. Кого-то ждали, чего-то недоставало, и то и дело женщины, взмахивая желтыми платьями, выскакивали из-за стола. Возвращались озабоченные, с блестящими глазами, запихивая платочек под мышку, под тугие резинки коротких рукавов.

Стали наливать.

"Лукерья! — сказал капитан. — Ты что?"

Она съежилась под его взглядом. Все смотрели на хозяина и его жену.

"Всякое деяние есть благо", — сказал веселый начальник культурно-воспитательной части.

"Да не стесняйтесь вы, барышня, — Анька вмешалась. — Мы тут все свои… Небось, в деревне-то от самогонки не отказывались".

"Какой самогон — они там московскую глушат!" — съязвил кто-то на другом конце стола.

"Ладно!" — отрезал капитан.

И к КВЧ:

"Налей ей наливки".

Все встали в сосредоточенном молчании, стукнулись, снова сели. Тотчас забрякали вилки, задвигались челюсти. Стальные зубы капитана врезались в ветчину. Рядом с ним равномерно неутомимо блестящие и ровные зубки Аньки Никодимовой перемалывали краковскую колбасу, селедку, кислую капусту. Муж, начальник спец-части, нетрезвый уже с утра, печально ковырял вилкой в тарелке. Так, в неопределенном полумолчании, прошло минут десять, в течение которых успели чокнуться еще раз, потом еще.

Понемногу обрывки фраз перешли в слитный шум. В светелке капитана как будто включили яркий свет. Стало жарко. Офицеры один за другим расстегивали кители. Круглая, обтянутая шелком нога Аньки под столом заклинилась между сапогами уполномоченного.

"Андрей Леонтьич! — начальник КВЧ, улыбаясь, стоял над ним с бутылкой. — Поскольку вы у нас человек новый, позвольте вам… ваш бокальчик? У нас по-простому, все мы одна семья… Вот и таищ капитан тоже…".

"Своя кобыла: хошь мила, хошь немила", — сказал чей-то голос.

"Эн, как вы меня расписали, лейтенант дорогой, — лениво-небрежно говорил оперативный уполномоченный, развалясь на стуле; в это время рука его под столом пыталась дотянуться до ноги бухгалтерши. — Вас послушаешь, так я не человек, а ворон хищный. Падалью питаюсь. А хоть бы и падалью… Согласитесь, другой на моем месте был бы куда хуже. Наша работа. знаете, какая? Да я, если на то пошло, завтра могу оформить дело на любого из присутствующих. Небось, у каждого рыльце в пушку, а, капитан?”

"Вы это, простите, кого имеете в виду?” — спросил осторожно начальник КВЧ.

"Да хоть тебя".

"Ну, это, знаете, — проговорил КВЧ, улыбаясь вымученной улыбкой. — Ну, это, знаете…”.

"Мальчики, ну что это, — капризно сказала бухгалтерша. — Занялись там своими разговорами, а девушки скучают!”

"Девушки пла-ачут, девушкам сегодня грус-сна!” — оправившись, как ни в чем не бывало, запел веселый начальник КВЧ, балетным шагом обогнул стол и приблизился к Аньке. Она поспешно всовывала ногу в туфлю-лодочку.

"Позвольте вас — на тур вальса!" — сказал он галантно.

Кто-то уже крутил ручку патефона, точно заводил грузовик. Лейтенант КВЧ победоносно обхватил свою даму. Уполномоченный равнодушно закурил. "Трра-та-та!…" — заиграла музыка, и первая пара, качая, как коромыслом, сцепленными руками, побежала в угол. Там остановились, лейтенант вильнул бедрами, развернул Аньку и бегом назад. Оркестр исполнял "Брызги шампанского".

"Новый год, — напевал КВЧ, — порядки новые. Колючей проволокой лагерь обнесен. Кругом глядят на нас глаза суровые!.."

Из угла