свою репутацию? — вырываясь из его рук и не желая находиться рядом с ним, выкрикивала Эбби. — Мне не нужна твоя забота. Я просто хотела быть с тобой, мне плевать, что будет. Я просто хочу быть счастливой, как ты это не понимаешь?!

Миллер начала бить его кулаками по груди, выплескивая свой гнев, накопившийся за эти минуты, но ничего не помогало. Эмоций было куча, но от этих действий они не исчезали, а лишь усугубляли ситуацию.

— Эбби, милая, хорошая, оставь меня. Ты забудешь меня, как только мы перестанем общаться. Ты найдешь себе того, кто тебя достоин, я в этом уверен, — более спокойно говорил Уилсон, хотя ему трудно было это делать.

— Знаешь что? Я тебя ненавижу! Ненавижу за то, что ты бросал на меня эти ласковые взгляды! Ненавижу за то, что каждый день, глядя мне в глаза, невольно касаясь моей руки, ты давал мне ложную надежду на счастье! Ненавижу тебя за то, что рядом с тобой я почувствовала себя нужной! Ненавижу тебя за то, что ты позволил мне влюбиться в тебя! — выплеснув эмоции наружу, прокричала Эбби, после чего развернулась и убежала в сторону своего подъезда, скрываясь с его глаз.

Томас продолжал стоять и лишь смотрел ей в след. Он понимал, что сделал ей больно, сказав о том, что им не суждено быть вместе. Но в то же время он знал, что поступил правильно. Ведь лучше сейчас, пока они еще не так сильно связаны, чем потом, когда они не смогут обходиться друг без друга. Пусть лучше она его ненавидит, чем питает к нему любовные чувства.

Глава 32

Прошло три недели с того момента, как Эбби всеми способами избегала Томаса, не отвечала на его звонки, так как попросту не хотела его слышать после случившегося. Академию она, конечно, посещала, решила отдаться учебе и расследованию, чтобы забыть тот зловещий вечер, заставивший ее так сильно страдать.

Правда, очень часто она прогуливала пары мистера Уилсона, дабы не столкнуться с ним взглядом, а ежели и бывала там, то совсем ничего не записывала в тетрадь, лишь склонялась над своим блокнотом и старательно выводила какое-нибудь дерево или цветок на бумаге, не поднимая своих глаз на него, не сосредотачиваясь на его голосе.

Как он мог причинить ей боль? Он же обещал, что будет рядом, что поможет во всем разобраться. Почему он давал ей ложные надежды? Почему не помог усомниться в ее выборе?

Этого она не знала. Эти вопросы очень часто мучили ее, как только она начинала думать о нем. Нет, это совсем неправильно. Надо возвращаться к жизни, а не идти ко дну. Надо собраться с мыслями и выведать что-нибудь про ее брата, забить черепную коробку этими головоломками, чтобы Уилсону и места не было разместиться там.

Каждое утро она просыпалась с мыслью, что сегодня новый день, что именно сейчас все будет хорошо, что она никаким образом не вспомнит про Томаса. Но обмануться невозможно. Она делала это каждый день, терзая себя изнутри. Наверное, ей это нравилось. В своих мечтах она была рядом с ним, она целовала каждую родинку на его лице, она была счастлива.

С этими иллюзиями Эбби начинала сходить с ума, ведь в реальной жизни ничего такого не было. Этими мечтами она собственноручно вонзала нож себе в сердце, причиняя телу неимоверную боль, но просто не могла остановиться, словно стала от этого зависима.

Как-то раз Нэйтен спросил ее, что же все-таки происходит, но в тот вечер она лишь молчала, не желая делиться сокровенной тайной со своим другом. Хотя так, наверное, было бы лучше: он смог бы ей чем-нибудь помочь, как в свое время это сделала она. Но она не хотела свалить груз со своих плеч на его, ведь у него и без того было много проблем, которые не решались сами по себе.

За то время, пока у них гостила Эллисон, Эбби посетила множество ночных клубов Лос-Анджелеса, надеясь там отвлечься от родного образа. Каждую ночь она вливала в свой организм эту дрянь, которая дурманила разум, но так приятно разливалась по телу. Каждую ночь она отрывалась на танцполе, качая бедрами в такт музыки, а на утро просыпалась с головной болью, которую подавляла таблетка аспирина.

За это время Миллер сильно изменилась: раньше она не травила так свой организм, вела приличную жизнь, обучаясь в академии, а теперь на нее каждое утро было страшно смотреть.

Вечные синяки под глазами, потекшая тушь, по которой можно понять, что она плакала, растрепанные и запутавшиеся рыжие локоны, которые отвратительно смотрелись у нее на голове, липкое тело, которое после клуба не поливалось струйками душа — все это было так несопоставимо с тем ангельским образом. А ведь прошло каких-то три недели.

Нэйтен приходил к ней каждое утро. Он поднимал Эбби с дивана или любого места, куда она успевала прилечь, будучи не в состоянии дойти до комнаты или гостиной, вел в душ, где заставлял ее привести себя в порядок, потом кормил ее завтраком, который принес из дома, ведь у нее в холодильнике мышь повесилась. Затем, прихватив жевательную резинку и бутылку воды, брал под руку, и они отправлялись в академию.

Фостер догадывался, в чем было дело. Не раз он замечал, как Уилсон со стороны виновато смотрел на Миллер, как она сама теряла интерес к учебе, хотя раньше ее было не оторвать от лекции, которую она с пристрастием строчила себе в тетрадь. Он хотел было с ним поговорить, но потом бросил это дело, подумав, что Эбби будет злиться.

Что касается Ральфа, то от него не было никаких известий. Он залег на дно и не отзванивался. Ему, наверное, было что скрывать, поэтому они сами хотели его еще раз навестить, ведь если гора не идет к Магомеду, то он пойдет к ней.

Дело было утром в воскресенье. Эбби лежала на своей кровати, прижимая к своей груди подушку. Как всегда, ее мысли были забиты одним человеком, которого она не желала выбрасывать из своего сердца. Перед глазами, словно картинки, проносились все их совместные моменты. Особенно запомнился момент, когда они просвечивали письмо. Тогда они бросали друг на друга непозволительные взгляды, Томас случайно касался своими пальцами ее руки, потом резко отдергивал как будто по сигналу. Тогда Эбби была поистине счастлива.

Слезы снова покатились по ее щекам, когда она вспомнила его слова, сказанные три недели назад. От этого уже становилось невыносимо