Крушение надежд опустошило и сломило Акиву.

— Я искал нового воскресителя, — с трудом пояснил он. — Я не знал, что это ты.

— Что, не ожидал?

Ее взгляд и голос источали ненависть. Мог ли он винить ее за это?

«Не ожидал?»

— Да. Можно и так сказать.

Кэроу посмотрела на ангела, склонив голову набок, как птичка, и боль узнавания пронзила ему сердце. Она заметила и все поняла.

— Не догадываешься, почему я никогда не рассказывала тебе об этом?

Акива скорбно покачал головой. В реквиемной роще они говорили обо всем — о любви, о надежде, о новой жизни, о планах изменить мир, — но Мадригал ни разу не упомянула о воскрешении. Величайшую тайну химер выдал Белый Волк, злорадствуя над побежденным врагом в темнице.

Акива признался ей во всем, ничего не скрывая: ни значения меток смерти, ни безысходности детства. Он хотел, чтобы Мадригал любила его таким, какой он есть. Все эти годы Акива верил в ее любовь. Отчего же она скрыла от него тайну воскрешения? Отчего ни словом о ней не обмолвилась?

— Я объясню почему, — жестко произнесла Кэроу. — Я никогда тебе не доверяла.

Слова ранили, словно удар клинка.

Он склонил голову, не в силах посмотреть ей в глаза. Пустота внутри сменилась тошнотворным ужасом, как будто на него направили десятки хамс.

— Ты явился меня убить? — спросила Кэроу. — Уничтожить еще одного воскресителя?

— Нет! — воскликнул Акива, отшатнувшись. — Я больше не убиваю химер.

— Это ты мне уже говорил.

— Я говорил правду.

После Булфинча Акива перестал убивать химер, а после смерти Мадригал начал снова.

Он невольно спрятал руки, стараясь скрыть метки смерти — свидетельство своих «подвигов». Он истреблял химер, потому что они убили Мадригал, и ее смерть надломила его… Однако Акива не стал оправдываться. Его вина очевидна. Попытки объяснить содеянное оскорбили бы Кэроу. Ему нет прощения. Что же ей ответить?

«Моя душа умерла».

— Наша мечта умерла, жажда мести затмила все. Я забыл обо всем, помнил только… твою казнь. Мою вину не искупить. Я бы всех их вернул, принял бы тысячи смертей за каждого погибшего, сделал бы все… И сделаю — все возможное и невозможное. Хотя этого мало…

— Погибли все…

— Я не жду прощения. Но кого-то еще можно спасти. Кэроу, у нас есть выбор! Жизнь и будущее химер зависит от нас. Мы…

— От нас?! Мы?! — негодующе воскликнула Кэроу. — Ты о чем?

Акива смешался, понимая, что «мы» никогда больше не обозначит их двоих.

— Понимаешь, серафимы тоже устали от войны, они хотят жизни, а не смерти.

— В отличие от моего народа, жизнь у них есть.

Акива сообразил, что Кэроу не знала последних слов Бримстоуна: «Только жизнь растет, ширится и наполняет миры». Упоминание об этом сейчас прозвучало бы издевательски…

— Такая жизнь не многого стоит. Это дурное наследство. Дети…

— Дети?! — глухо оборвала Кэроу.

Она была такой отстраненной… и такой красивой. Акива не мог ничего с собой поделать, он смотрел и не мог наглядеться — задыхаясь от боли, что никогда снова не прикоснется к Кэроу, никогда не увидит улыбку на ее измученном лице.

— Когда убивают детей, о торжестве жизни говорить не стоит.

Акива недоуменно взглянул на нее.

— Не волнуйся, скоро узнаешь, — мрачно заметила она.

Ангел похолодел.

— Тьяго? Что он сделал?

— То же, что и ты.

— Я никогда не убивал детей.

— Ты виновен в смертях тысяч детей, Истребитель Тварей, — прошипела она.

Акива вздрогнул, услышав свое прозвище. Да, сам он не убивал детей, но открыл дорогу другим. Чудовищные воспоминания замелькали, раздирая изнутри, как сдавленный крик, — ужасающие, непростительные. Акива закрыл глаза. Он стал для Кэроу извергом, детоубийцей. Она — заодно с Белым Волком?! Мир перевернулся.

Если бы Тьяго не выследил их в реквиемной роще, добились бы они чего-нибудь?

Наверное, нет. Все равно погибли бы, ничего не изменив.

Их мечты остались незапятнанными, но Акива с отчаянием осознавал, что Кэроу больше не видела их чистоты. Отступив, он исподлобья взглянул на нее. Опустошенная, надломленная, она сникла, сокрушенно обхватив себя за плечи. Он — виновник краха ее надежд.

— Прости меня. Я не хотел причинить тебе боль, не собирался никого убивать. Я думал, что ты погибла…

Акива протянул ей кадильницу с биркой «Кэроу». Чья в ней душа?

— Я нашел это в Киринских пещерах, — объяснил он. — По-видимому, ее оставили там для тебя.

Кэроу побледнела и замерла в нерешительности, не желая приближаться к нему.

— Вот почему я искал смерти, — вздохнул Акива, показывая надпись на листке. — Я думал, что здесь твоя душа.

Кэроу выхватила кадильницу из рук Акивы и, не дыша, прочла свое имя.

Точно такие же записки, со следами когтей Кишмиша, она получала в Праге. Знакомая бумага, до боли знакомый почерк…

Бримстоун.

В оцепенении она не сводила глаз с надписи. Вспыхнула и погасла россыпь искр — Акива ушел. Она ощутила его отсутствие — тягостную пустоту, которую заполняет холод. Сердце учащенно билось. Прижав кадильницу к груди, Кэроу тщетно пыталась почувствовать заключенную в сосуде душу. Это наверняка он…

Бримстоун.

У нее задрожали руки. Если отвернуть крышку, то их души соприкоснутся — и она узнает точно.

Кэроу застыла в нерешительности: а вдруг это не он?

В голове царил хаос, мысли возникали и тут же забывались, но одна из них возвращалась снова и снова: кадильницу принес Акива. Тьяго обманывал ее, окружив стеной одиночества. Акива вручил ей кадильницу с душой… Бримстоуна?

Возможно ли это?

Она дрожащей рукой отвернула крышку — и ощутила знакомое прикосновение.

Изящная стопа, тонкая щиколотка, золотые браслеты.

Нево не подглядывал, но перезвон ножных браслетов манил и притягивал взор. Нево увидел запретное.

Его отряд сопровождал в покои императора наложницу, как обычно, закутанную в плащ с капюшоном, скрывающий все, даже крылья. Если бы не браслеты, Нево вообще бы ее не заметил и не запомнил. Его охватило неуемное желание спасти ее.

Помочь сбежать? Он в ответе за то, чтобы наложницы даже не помышляли о возможности побега. Нево нес службу в эскорте Серебряных Мечей: шесть воинов в парадных мундирах сопровождали императорских наложниц через мостик, соединяющий две высокие башни — женскую половину и покои повелителя.