Таковы были религиозные предпосылки рассматриваемого нами движения. Краткая ретроспектива истории отношений России и Дагестана даст ключ к пониманию политических истоков этого движения.

Мы уже знаем, что век назад Россия временно завоевала дагестанское побережье, однако ей пришлось уйти оттуда при императрице Анне. В 1786 году шамхал Тарку, кумыкский правитель северо-востока Дагестана, добровольно принял владычество России над своей территорией, а несколько лет спустя его примеру последовал хан Мехтули, чьи владения простирались между независимыми общинами Дарго и Койзубу на юге и на западе до владений Тарку на востоке и севере.

В 1796 году русская армия под командованием Зубова снова завоевала побережье Каспия. Воспользовавшись раздорами между мелкими правителями и племенами Дагестана, Россия постепенно закрепила за собой большую часть страны. Горцы почти не были знакомы с артиллерией, и эффект от ее применения был столь велик, что нескольких выстрелов было достаточно, чтобы обратить в бегство многочисленные туземные отряды. Мелкие правители и свободные общины по очереди клялись в верности России, а когда (как это часто бывает) они или их подданные пытались вернуть себе независимость, их сразу называли предателями. Против них выступали регулярные русские войска, они терпели поражения в боях, а их главные города и деревни подвергались разграблению и уничтожению. После взятия в 1796 году Дербента русским удалось подчинить себе и Табасаран; в 1803 году – Аварию – самое важное из ханств Дагестана; в 1806 году были присоединены Баку и Куба; в 1813 году по Гулистанскому договору Персия официально признала право России не только на эти, но и многие другие территории. В 1819 году некоторые из наиболее важных свободных общин Дагестана признали власть России (это были Акуша, Сиургин, Ругул и Кубачи). В 1820 году хан Кази-Кумуха поднял восстание среди соседей, однако был разбит при Хозреке. Его столица была взята русскими, а владения объединены с Кюрином. Так менее чем за четверть века Россия завоевала большую часть Дагестана, а также провинции, лежавшие к югу от него. Способы, которыми пользовалась Россия, не всегда соответствовали высокой морали, и, вероятно, можно провести параллель между завоеванием Дагестана и завоеванием Индии англичанами. Даже если и в том, и в другом случае имела место жестокость, то следует помнить, что и сама Россия в ту пору была лишь наполовину цивилизованной страной, а ее противники и вовсе были варварами. Преимущество России было в ее системе управления, в той автократической власти, которая вкупе с крепостным строем позволяла России бесконечно пополнять ряды армии и, что еще более важно, закреплять за собой завоеванные земли, заселяя их казаками. Сам Дагестан был слишком беден, чтобы там с удовольствием селились русские иммигранты, однако с северной стороны гор, от моря до моря, линия казачьих станиц занимала и охраняла широкий пояс плодородной земли. Плуг следовал за мечом, а зачастую шел с ним рука об РУку.

Таким образом, религиозное возрождение Дагестана совпало с завоеванием Россией Кавказа; неверный сосед стал завоевателем, а к желанию духовного перерождения добавилось еще более сильное желание хоть временной свободы. Более того, русские совершили роковую ошибку, силой оружия поддерживая тех местных правителей, которые, ощутив за собой такую поддержку, еще сильнее угнетали своих несчастных подданных. Таким образом, они не только в полной мере оправдывали звание поработителей, но и разделяли с многочисленными ханами, беями и другими мелкими вождями феодального Дагестана неприязнь, которую те вызывали у простого народа. С другой стороны, законы Мухаммеда провозглашали равенство всех, исповедующих ислам, и богатых и бедных; поэтому новое учение приобрело широкую популярность, и с этого времени мюридизм стал политическим движением, вросшим в чисто религиозное. Оба движения были совершенно искренни и, пожалуй, обладали одинаковой силой, хотя русские обращают внимание на последнее обстоятельство, а иностранные авторы – на первое. Для иностранных авторов мюридизм – это героическая борьба за свободу, усиленная высшими соображениями; для русских – это вспышка религиозного фанатизма, для которого призыв к восстанию против мягкого и добросердечного русского правления был всего лишь предлогом. Изначально религиозное возрождение не несло в себе ничего политического. В течение всей этой долгой войны было много мюридов тариката, которые не принимали участия собственно в сражениях. Хотя их иногда уважали за образованность и добросердечие, но чаще к ним относились с неодобрением те приверженцы газавата, чьей основной целью была политическая независимость. Однако за этим следовала потеря свободы, и мулле Мухаммеду не составило труда убедить людей в том, что новая доктрина вполне совместима с обычным учением ислама, которое делало упор на ненависть ко всему иностранному и на ненависть к гяурам (т. е. неверным), людям, чуждым мусульманам по расе и по религии, – и эта ненависть обещала высшее наслаждение в этой жизни, свободу и вечное счастье в другом мире. В теории мюридизм был абсолютно несовместим с кровопролитием, поскольку его сутью был тарикат. С другой стороны, слова Корана и пример пророка в том виде, как его толковали лидеры движения, одновременно предполагали предложение неверным принять ислам или, в случае отказа, их насильственное обращение в эту религию. Альтернативой была лишь смерть (джихад). Последователи Мухаммеда, как и древние евреи, были избранными людьми, и именно они должны были бороться с неверными. То, что они не только потерпели фиаско в своей деятельности прозелитов, но, по сути, подчинились правлению неверных, было явным противоречием духу и букве учения пророка. Мистический Путь был вполне к месту, пока русские находились по ту сторону границы, но теперь, когда силой и обманом они захватили землю, следовало идти по куда более тернистой дороге. Единственным оружием тариката был меч духа; единственной свободой, которую он обещал, была свобода духа. Однако диких обитателей гор Дагестана можно понять, когда они не находили утешения в туманном мистицизме жителей персидских равнин или берегов Ганга. Неизбежно их единственным страстным желанием становилось освобождение от русского гнета. Они очень хорошо понимали, что могут этого добиться только при помощи острой сверкающей стали, которую они так любили и которой так хорошо владели. Если тарикат запрещал применение оружия, это значило, что его нужно было как-то видоизменить и привести в соответствие с Кораном. Но в соответствии с учением муллы Мухаммеда в этом не было никакого противоречия, потому что кто может свободно ходить в кандалах или следовать избранному Пути, согнувшись под чужим игом? Политическая свобода была, очевидно, составной частью религиозного возрождения, а порабощение мусульман – высшим оправданием священной войны. Так случилось, что в конце первой четверти XIX века, когда русские уже поздравляли себя со столь легким завоеванием Дагестана, жители этой страны, вдохновленные религиозным пылом и любовью к свободе (самыми действенными побудительными мотивами человечества), созрели для борьбы, которая должна была сделать это завоевание сомнительным, по крайней мере на многие годы. Им нужен был только лидер, и, как всегда, такой человек появился в нужный момент.

Кази-Мулла родился в Гимрах примерно в 1793 году[82]. Он изучал арабский в Каранае и закончил свое образование в Аракани под руководством Сагида-эфенди, с которым, однако, он впоследствии поссорился. Он обладал редким сочетанием двух самых драгоценных качеств – умением говорить и умением молчать. Шамиль сказал о нем, что он был «молчалив как камень». Другие же говорили, что его губы приковывали к себе сердца людей, «одним дыханием он пробуждал бурю в их душах». Один из русских авторов говорит, что он в большой степени обладал даром оратора, но при этом не имел ни таланта политика, ни особой учености теолога. Хаджи Али из Чоха говорит, напротив, что Кази-Мулла убеждал людей при помощи своих знаний и умственной силы. При этом он не проливал крови, не присваивал собственности мусульман, отрицал мирские утехи и жил весьма скромно. Все сходятся в том, что он был беззаветно храбр, целеустремлен и фанатично предан своему делу, но при этом суров, мрачен и безжалостен.