Даже в благополучные времена по деревням бродили нищие – безработные, увечные и больные. Власти им практически не помогали, разве что на уровне прихода, да и то лишь местным беднякам. Попрошайничество стало ремеслом. Даже большие семьи, у которых была земля, посылали детей выпрашивать хлеб. Помимо регулярных притоков трудовых мигрантов в сезон сбора урожая, деревенские и городские безработные постоянно находились в пути, пытаясь заработать себе на жизнь. От этих бродяг все время исходила опасность. Во времена неурожая 1788 года нищие собирались в шайки и по вечерам стучались в двери крестьянских домов. Иногда они дожидались, пока мужчины уйдут в поле, а потом являлись просить милостыню. Если подаяние казалось им слишком скромным, то недостающее они могли взять силой. Никто не осмеливался их прогнать, боясь, что эти дикари отомстят – покалечат скотину, вырубят сад или подожгут поле. Хуже всего дела обстояли во время уборки урожая: колосья срезали ночью, едва позволяя им созреть, а толпы бродяг стекались на поля подбирать колосья. Очевидец, живший близ Шартра, писал: «Общий настрой этой публики весьма буйный… они вполне могут почувствовать себя вправе облегчить свою бедность, как только начнется жатва»[208]. В деревнях росла преступность, банды разбойников запугивали и грабили фермеров. Страх, порожденный голодом, поселился в сельской местности задолго до рокового климатического сдвига 1788 года.

* * *

Весна 1788 года выдалась сухой. Антициклонная погода, отмечавшаяся в течение всего лета, вызвала повсеместные неурожаи зерновых из-за засухи и особенно гроз, которые всегда наносили урон сельскому хозяйству Франции. Гибельная гроза с градом разразилась над парижским регионом 13 июля. По словам британского посла лорда Дорсета, некоторые градины достигали 40 см в диаметре. «Около 9 часов утра Париж погрузился в великую тьму, небеса всем своим видом предвещали страшную бурю». Шторм, ливень и град обрушились на окрестные деревни. Сам король, отправившийся на охоту, вынужден был искать убежища в фермерском доме. Огромные деревья были вырваны с корнем, посевы и виноградники смешаны с землей, а некоторые дома разрушены до основания. «Утверждают, что от четырехсот до пятисот деревень оказались в таком бедственном положении, что жители неминуемо погибнут, если не получат немедленной помощи от правительства; несчастные страдальцы лишились не только нынешнего урожая, но и урожаев трех-четырех ближайших лет»[209]. В следующем донесении посол уточнил, что на территории от Блуа до Дуэ пострадали от 1200 до 1500 деревень, многие – очень сильно. «Говорят, что звук, который издавали в воздухе падающие градины, был неописуемо ужасен»[210]. Урожаи пшеницы были, вероятно, более чем на 20 % ниже средних за предыдущие 15 лет.

Конечно, нехватку продовольствия вызвал не только сам неурожай, но и действия властей, не предвидевших возможного голода[211]. На изобилие 1787 года государство, обремененное долгами, отреагировало поощрением масштабного экспорта зерна и снятием всех ограничений на торговлю пшеницей, чтобы стимулировать сельское хозяйство. Когда в 1788 году избыток сменился недостатком и возникла потребность в импорте вместо экспорта, не готовые к этому власти завезли слишком мало хлеба, чтобы облегчить положение. Но дефицит был не только их виной. Внешнеполитическая ситуация стала нестабильной, поскольку Турция объявила войну союзу Австрии и России. Швеция и другие страны готовы были вмешаться, что сделало бы опасной навигацию в Балтийском море и сократило бы импорт зерна в критический момент.

Почти одновременно Испания запретила ввоз французского сукна, и сотни ткачей лишились работы. Затем изменились фасоны женской одежды. Вместо шелка в моду вошел тонкий батист, что стало катастрофой для шелковой промышленности Лиона. В условиях длительного экономического спада, который привел к двукратному снижению цен на вино, стремительно росли цены на хлеб. К июлю 1789 года буханка хлеба стоила 4,5 су в Париже и целых 6 су в других городах. Следуя неумолимой логике кризиса, начались беспорядки. Толпы людей заставляли пекарей и лавочников продавать зерно и хлеб по установленным народом ценам, уничтожали феодальные документы, по которым крестьяне были привязаны к земле, сжигали дворцы знати.

Нельзя было бы придумать худшего момента для неурожая. В 1776 году Франция заключила невыгодный торговый договор с Англией. По этому договору снижались ввозные пошлины на английские товары: идея была в том, чтобы стимулировать механизацию французских мануфактур в ответ на обострение конкуренции. Поток дешевых товаров из Англии задушил суконную промышленность. За период с 1787 по 1789 год производство тканей упало на 50 %. Количество ткацких станков в Амьене и Абвиле сократилось с 5672 в 1785 году до 2204 в 1789-м. Тридцать шесть тысяч несчастных рабочих оказались выброшены на улицу в то самое время, когда голодные крестьяне стекались в города в поисках пищи. Кризис в деревне мог бы продлиться недолго, если бы не одновременный рост городской безработицы. В Париже из страха перед толпой власти субсидировали цены на хлеб, но безрезультатно. Вскоре ситуация окончательно вышла из-под контроля.

Бурная политическая жизнь Франции 1788 года не слишком интересовала бедняков, у которых была одна забота – хлеб. Но хлеб пекут из зерна, наличие которого в свою очередь зависело от хороших урожаев или крупного импорта. Погода 1788 года, конечно, не была главной причиной Великой французской революции. Но нехватка зерна и хлеба, а также страдания, вызванные голодом, в значительной мере способствовали ее приближению. Слабость французского общественного строя, вызванная постоянным голодом на протяжении целых поколений, способствовала взрыву насилия перед историческими событиями лета 1789 года, когда «великий страх» и массовая истерия охватили значительную часть Франции, а революция вывела на политическую арену крестьянство.

Суровой зимой 1788/89 года сильные снегопады перекрыли дороги, крупные реки замерзли, и торговля по большей части замерла. Во время весенней оттепели были затоплены тысячи гектаров сельскохозяйственных угодий. В марте вспыхнули хлебные бунты – сначала в Бретани, затем во Фландрии и других местах, причем бунтовщики устанавливали свои цены в лавках и на рынках. В апреле волнения докатились до Парижа, где люди были обеспокоены отсутствием пищи в те месяцы, когда предыдущий урожай уже съеден, а до новой жатвы еще далеко. Спорадические хлебные бунты продолжались в течение всего лета в больших и малых городах, куда крестьяне приезжали на еженедельные ярмарки. Голодные поденщики охотно присоединялись к восставшим. Слухи о массовых беспорядках распространялись по всей стране со скоростью лесного пожара. Отчаявшиеся семьи останавливали подводы с зерном и отбирали груз, платя справедливую, по их мнению, цену или не платя вовсе. Лишь самые большие обозы сопровождались военным конвоем: для охраны всех не хватало людей. Все вокруг подозревали и опасались друг друга. Горожане жили в постоянном страхе перед толпами вороватых крестьян. Фермеры начали бояться, что горожане придут и разграбят их амбары. Каждый нищий, бродяга и бунтовщик становился «разбойником». Естественно, повсюду поползли слухи, что аристократы объединяются против всех простолюдинов.