Я превращаюсь в живое клише из тех, что так не любит Алиса. Если я не могу получить ее, то отправлюсь странствовать по миру.

Остров возник из моря рано на заре. Когда стала прорисовываться непрерывная далекая линия, отделяющая туманный воздух от синевы, симметрия неба и моря вдруг нарушилась и проявились темные, неровные очертания земли, далекие, но различимые. Барри облокотился на парапет. В мерцающей подвижности синего воздуха определять расстояния было трудно. Несколько часов назад стих шторм, и желудок Барри, уже совершенно опустошенный, слегка успокоился от пиалы крепкого зеленого чая. Больше никто из пассажиров не осмелился выйти на палубу. Корабль выглядел пустым и неуправляемым. Плеск волн вторил скрипу половиц. Барри растер глаза рукой. Ночью он явственно почувствовал, как его тело подняли с койки, секунду подержали в воздухе и снова шмякнули, бесчувственное, на грязные простыни. Он снова взглянул на бледный горизонт. Остров пока не исчез.

Мимо прошмыгнул оборванный парнишка, один из тех, кому были вверены их жизни. Его ступни были измазаны дегтем. Барри поймал его за рукав.

– Это наш пункт назначения?

– Да, сэр, – равнодушно ответил парень.

– Мы доберемся до вечера?

Парень взглянул на светлеющее небо.

– Да, сэр, если будет попутный ветер. Нет, сэр, если не будет ветра.

Барри сдался. Ночью ветра было предостаточно. Он сосредоточился на том, чтобы усмирить зеленый чай, который покачивался из стороны в сторону вместе с кораблем. Когда он снова поднял взгляд, остров был хуже виден – не исчез, а как будто отдалился. На палубе больше никто не появлялся. Барри расстегнул самые тугие пуговицы и неуверенно оперся на парапет. Свет стал сгущаться, несмотря на ранний сезон.

Стоял февраль. На Мысе можно было рассчитывать на солнечную погоду. В Англии в это время дня, если мрачный воздух вообще прояснялся, видна была каждая слезинка росы на листьях. Но здесь, в море, далеко на юге, в Восточном Средиземноморье, прозрачный ветер зари набирал дыхание и немедленно сгущался в непрозрачный белый свет юга. Между тем остров пропал. Барри оставил надежду. Должно быть, они никогда не достигнут земли.

Качка усилилась. Он, шатаясь, побрел по отполированным ступеням обратно в свою каюту, хватаясь за канаты. В коридоре мелькнула тень пассажира. Это была старшая мисс Хотон, старая дева, сопровождающая племянницу. Ее блузка была в беспорядке, а на шали красовались пятна разнообразного происхождения. Она прижимала ко рту носовой платок.

– Оооо, доктор Барри, – жалостно простонала она.

– Скорее ложитесь, мадам. И выпейте чуть-чуть сладкого чая.

На этом его попытки бороться с напастью закончились. Он поспешно свернул в свой угол. Психея несчастной вялой массой вздыбленной шерсти свернулась под деревянным столом, прикрепленным к полу медными заклепками. Она заскулила, когда Барри запирал дверь.

– Не волнуйся, радость моя, – сказал Барри собаке, снова забираясь под несвежие простыни. – Никто не выглядит импозантно, когда у него морская болезнь.

Солнце запустило в иллюминатор нестерпимо яркий луч. Барри натянул простыню на голову и застонал.

* * *

Корабль причалил вечером. В сумерках отчетливо вырисовывалась пристань. Офицеры карантинной службы подгребли к кораблю и поднялись на борт, чтобы обследовать документы и лоцию корабля. В последний раз они ненадолго швартовались в Италии, поэтому в карантине, вероятно, не было необходимости. Все чиновники хотели познакомиться с доктором Барри. Некоторое время он провел, пожимая руки и встречая откровенно любопытные взгляды. Весь корабль светился в ответ на огни с сумеречного берега. Старший карантинный офицер порта, веселый краснолицый мужчина, не помещавшийся в свою униформу, не стал проверять Психею и разрешил ей сойти на берег вместе с хозяином. Все собрались на палубе и возбужденно болтали. На одной руке у Барри прочно повисла младшая мисс Хотон, все еще интересно-бледная после ночных мытарств, другой он осторожно придерживал своего белого пуделя.

– Мы же еще увидимся, не правда ли, доктор Барри? – ахали обе мисс Хотон. Дамы были очарованы куртуазным маленьким доктором с его старомодными манерами, репутацией дикаря и богохульными взглядами.

– Я нанесу вам визит, как только смогу. Скажите, вы видите там кого-нибудь в военной форме?

Но в ранней темноте ничто не указывало на военное присутствие. Ветер все еще веял теплом. Все выразили радостное удивление, Англия была объявлена сырым, нездоровым островом, с совершенно неприемлемым зимним климатом. Все единодушно высказали ряд банальностей: морские путешествия ужасны и их следует по возможности избегать, единственное, что их удержало от того, чтобы броситься за борт, – это приятное общество, в котором они волею судьбы оказались, и травяные настои, рекомендованные нашим уважаемым доктором Барри, который, конечно же, собственноручно спас наши жизни.

Все пассажиры издали радостный крик, когда первый канат обвился вокруг огромных железных столбов, впаянных в деревянный причал. Ответный крик потише поднялся в небольшой толпе, собравшейся у трапа. Они прибыли в колонию. Пассажиры разбились на кучки, торопливо собирая шляпные коробки, саквояжи, накидки, шали и сумки. Барри немного постоял у парапета, поглаживая Психею, чтобы она не лаяла. В толпе ожидающих не было ни одного человека в военной форме.

Но когда Барри осторожно спустился по трапу – ибо тот был влажен и неустойчив, а каблуки цеплялись за канаты, – крошечный чернявый человек с густыми темными волосами потянул его за рукав:

– Доктор Барри, сэр. Я Исаак. Ваш слуга, сэр.

Эти слова сопровождались глубоким поклоном. «Слугу», вероятно, следовало понимать буквально, но сказано это было с достоинством и строгостью джентльмена. Барри так это и воспринял.

– Это честь для меня, Исаак.

Они пожали друг другу руки в мерцающей тьме – двое крошечных мужчин, переполненные болезненным чувством собственного достоинства.

Исаак объяснил, что экипаж, который должен доставить их в госпиталь на холме, – это двуколка. Он говорил «двухколка». Двуколка оказалась телегой, сооруженной в незапамятные времена. На ней висел плохо закрепленный фонарь. Но лошадь была маленькая, мощная и напористая – только это и внушало хоть какую-то уверенность в средстве передвижения. Портовые огни погасли позади, а они тряслись, поднимаясь вверх в неизвестную свистящую тьму.

Барри был слишком дезориентирован, и поэтому перед сном ограничился тем, что утешил Психею порцией собственного овощного супа с хлебом. Он едва взглянул на свое жилище, но дал Исааку подробные указания по поводу расстановки багажа. Отпирать ничего не разрешалось. Барри не хотел давать слуге ключи и явно намеревался распаковать свои саквояжи самостоятельно. Еще ни один господин так не поступал. Домовые мальчишки постеснялись поприветствовать нового хозяина, но выглядывали из дверей и из-за ширм, мечтая хоть краем глаза увидеть крошечного игрушечного солдатика с рыжими волосами и изысканными манерами. Психея начинала рычать при каждом приближении Исаака, и утомленный доктор ее мягко увещевал.