Незаконнорожденный – он никогда не забывал об этом, и это глубинное, постоянно скрываемое сознание своей неполноценности угнетало и давило Эвана: у Грейс защемило сердце, как только она поняла, насколько он несчастен.

По его внешнему виду было понятно, что дальнейший разговор об этом ему неприятен, и Грейс ловко переменила тему:

– Я с радостью обнаружила, что лэрд Килкенни нисколько не похож на своего племянника.

– И я тоже, – согласился с ней Эван. – Если говорить о Саймоне, то «олух» мне кажется самым безобидным выражением.

– Согласна, особенно если вспомнить, каким злым был Саймон, когда мы покидали Гленмор. Надо отдать тебе должное – ты сумел произвести благоприятное впечатление на лэрда Килкенни.

Эван постучал по своей голове указательным пальцем:

– Иногда ею надо думать, использовать по прямому назначению, а не только для того, чтобы носить шлем.

– Хвастунишка! – поддразнила его Грейс. – Интересно, часто ты ею думаешь?

– Если бы не думал, – ухмыльнулся он с самодовольным видом, – то не сумел бы поймать такую жену, как ты.

Подобное тщеславие, смешанное с мужским эгоизмом, покоробило Грейс. Опустив глаза, она промолвила:

– Как знать, если бы не Родерик и его угрозы, может быть, все сложилось бы по-другому.

– Ба, Родерик! Да ведь это надоедливый комар, которого можно прихлопнуть одним ударом. Зато теперь, как я посмотрю, любой мужчина при взгляде на тебя начинает жутко мне завидовать, и я его понимаю.

Эван нагнулся и поцеловал ее.

– Эван, постой, – запротестовала Грейс, видя, что он намерен и дальше ее целовать. – Не надо уклоняться от беседы.

– Я не уклоняюсь, а просто начинаю другой разговор, который мне больше по душе. – Он опять поцеловал ее и озорно улыбнулся. – Утренние треволнения лишили меня возможности как должно поздороваться со своей женой.

Поглядывая на Грейс горящими от желания глазами, Эван поцеловал ее в руку, прямо в голубую жилку на кисти, там, где билась кровь.

– Тебе понравилось сегодняшнее утро? Ты выспалась?

Грейс буквально просияла. В чистом холодном воздухе парили первые паутинки. На сердце у нее стало по-весеннему светло и радостно.

– Зачем ты позволил мне так долго спать? – полушутливо, полусерьезно спросила Грейс. – Мне было неловко.

– Мне тоже, – весело подхватил он. – Из-за меня ты не выспалась как следует, поэтому я решил дать тебе возможность отдохнуть. У тебя хватит сил ехать верхом?

Она слегка опешила, но затем, лукаво улыбнувшись, задала встречный, тот же самый вопрос:

– А у тебя?

Эван весело рассмеялся:

– Неужели я похож на жалкую развалину, дорогая? Я без труда проведу день в седле, а если устану, то мою усталость как рукой снимет игра воображения, предвкушающего следующую ночь вместе с тобой.

В искренности его слов невозможно было сомневаться, а если сомнения и были, то они растаяли под огнем его блестящих глаз. Грейс подошла вплотную и прижалась к нему своей высокой грудью.

– Разве воображение может сравниться с тем, что я могу подарить тебе, дорогой? Оно просто бледная тень по сравнению с реальностью.

Даже не поняв, откуда взялись эти смелые слова и как могло сорваться с ее губ столь страстное признание, Грейс чмокнула остолбеневшего Эвана в щеку и побежала прочь.

Эван потом долго и пристально следил за ней, его немое внимание радовало Грейс: наконец-то после стольких дней мучительного безразличия муж начал проявлять к ней интерес, который она решила подогревать всеми возможными способами и ухищрениями.

Но как именно это делать, честно говоря, Грейс даже не представляла.

Весь оставшийся день они скакали почти без передышки, сделав несколько коротких остановок, чтобы напоить лошадей. Хотя было тяжело, Грейс не жаловалась, так как понимала, что в дорогу они отправились позже обычного, причем по ее вине.

Лагерь стали разбивать, как обычно, в сумерках. Эван помог Грейс слезть с лошади. Ноги от дневной езды у нее одеревенели и еле слушались.

Ужин протекал, как всегда, в дружеской атмосфере. Эван сел со своими товарищами, весело шутил и смеялся, все время поглядывая сквозь пламя костра на Грейс, сидевшую напротив него.

Она не стала задерживаться у костра и сразу после еды отправилась в свою палатку. Эван вскоре пришел к ней, но минуты ожидания показались ей вечностью. На этот раз все прошло быстро. Их обоих снедала дикая, неистовая жажда, поэтому они сразу жадно слились в одно целое. Эван был одновременно и груб, и нежен – восхитительная смесь двух противоположностей, делавшая его еще более неотразимым.

Когда все закончилось, Эван прижался к спине Грейс и начал ласкать ее сзади. Он поглаживал, массировал ее затвердевшие от езды верхом мышцы до тех пор, пока не наступило приятное, восхитительное ощущение общей расслабленности.

Закрыв глаза и положив голову ему на грудь – а лежать в его объятиях было неописуемым блаженством, – Грейс вскоре уснула.

Следующие дни как две капли воды походили один на другой. День проходил в седле, а ночи она проводила в объятиях Эвана. Все было просто, незатейливо, но вместе с тем казалось каким-то волшебством. Иногда Грейс хотелось, чтобы их путешествие тянулось как можно дольше, настолько оно было приятным.

Вскоре пейзаж вокруг стал иным, перед ними возникли высокие холмы, а затем и горы. Лица всадников сразу повеселили, они улыбались и весело перемигивались; видимо, приближался конец пути, который был не за горами, как в прямом, так и в переносном смысле.

Вдоль дороги высились серые скалы, покрытые веселой зеленью, прятавшие свои вершины по утрам и вечерам в молочном тумане. Заросли и деревья обдавали лесной сыростью, высокие сосны вздымали свои величественные кроны высоко в небо, березовые рощи одаривали весенней свежестью, что было особенно приятно днем, когда становилось уже по-летнему жарко. Наконец, взобравшись на один из горных перевалов, они задержались на несколько минут.

– Да мы уже почти приехали! – восторженно объявил Эван, окидывая взглядом туманную даль, закрывавшую долину.

Грейс всматривалась, как могла, но сквозь туман можно было разглядеть лишь силуэт башни и верхушки крепостных стен. Когда они спустились вниз, туман рассеялся, и она увидела всю крепость целиком на краю долины, на самом ее высоком месте. Рядом с крепостью бежала с шумом речка, на берегу которой паслось небольшое стало овец под присмотром двух или трех стариков пастухов. В воздухе стоял свежий, бодрящий запах недавно прошедшего дождя.

– Замок не такой большой, как у твоего брата, – обронил Эван.

У Грейс защемило сердце, в его голосе явственно были слышны робкие, даже стыдливые нотки, совершенно не свойственные Эвану, и она поспешила его успокоить: