Мама о чем-то договорилась со своим немецкоговорящимсобеседником, ободряюще улыбнулась съемочной группе и куда-то их повела, бросивмне на ходу:

- Жди меня в ложе, папу не беспокой, пусть побудетодин.

Я с удовольствием прошелся по театру, в котором не был уженесколько месяцев, в последний раз папа пел здесь в мае в «Аиде». Это была,конечно же, не премьера, и можно было не ходить на спектакль, но мама оченьпросила составить ей компанию, у нее, уж не помню, по какой причине, сделался втот день Кошмарный Ужас, и ей просто необходимо было мое присутствие. Припомощи мобильного телефона я быстро разыскал в толпе Свету и Бориса Безрядиныхи некоторое время безуспешно отбивался от их саркастических замечаний по поводуКатерины, которую увел накануне из студии у всех на глазах. Юмор у Борисаядовитый, а у меня с остроумием не очень-то, а уж с реакцией совсем беда,посему быстро найти удачный ответ удается крайне редко.

Без пяти семь я сидел в ложе дирекции, без двух минутворвалась запыхавшаяся мамуля и принялась торопливо отчитываться о проделаннойработе. Вернер (она назвала режиссера именно так, а не по фамилии) оказалсяочень любезным и согласился дать интервью сразу после спектакля, несмотря нато, что у него все расписано по минутам, но он такой милый человек, с такимуважением относится к папе и, как следствие, к его жене… И Катя очень милаядевочка, такая молоденькая, а занимается серьезным делом, не то что все этисвистушки и вертихвостки, и вообще, что это такое, мне уже тридцать два года, ая все еще не женат. Отчет грозил перерасти в анализ моей личной жизни, но, кмоему счастью, поднялся занавес. Рассказ Феррандо, сцена Леоноры и Инеc, а воти папин выход. Чем ближе к терцету, тем сильнее я беспокоился. Мама, конечно,рассказывала мне, что для воплощения режиссерского замысла дирижеру велелизаметно увеличить темп в этом месте, но я не предполагал, что настолько.Слишком высокий темп в «Di geloso amor sprezzato» мог обернуться катастрофойдля баритона.

Но папа был великолепен! Все четыре ноты на звуке «а» вслове «sprezzato» были отчетливо слышны, и все четыре ноты на «о» в слове«foco» тоже. Голос его был так выразителен, а в мимике и всей фигуре столькоэкспрессии, что даже человек, не знающий итальянского, легко догадался бы, очем поет граф ди Луна. Огонь ревности и неразделенной любви пылает в немстрашным пламенем, и всей крови Манрико не хватит, чтобы потушить это пламя. Вокакие страсти!

Ну что ж, можно констатировать, что папа в отличной форме.На первой сцене второго акта можно расслабиться, там графа вообще нет, в началевторой сцены нужно пережить арию «Il balen» и, если там все будет в порядке,уже не напрягаться до самого конца. Хотя есть еще сцена графа ди Луны сАзученой, и если господин Фрай и там затеял увеличение темпа, то успокаиватьсярано.

Да, кантиленным пением папа владеет, вопросов нет. Звукчистый, летящий, без малейшей вибрации. Едва он начал петь, жестокий ибеспощадный граф превратился в нежного и страстного влюбленного, раздираемоголюбовью и ревностью. «Свет ее улыбки заставляет померкнуть сияние звезд… Ах,если бы ее лучистый взгляд мог погасить ярость, бушующую в моем сердце…» Я,конечно, знаю текст практически наизусть, и перевод знаю, потому что моидетство и юность прошли под аккомпанемент постоянных репетиций, но, повторяю, папапел так, что и без перевода все было понятно. Я скосил глаза на сидящую рядоммаму. По ее лицу текли слезы. Это была какая-то древняя история, еще из техвремен, когда оба были студентами и за мамой ухаживал какой-то виолончелист, апапа с ума сходил и ревновал ужасно, но никак не мог придумать, как бы емувыяснить отношения и объясниться наконец. И вот он пришел к маме домой, сел кроялю и спел ей «Il balen». Пел он так проникновенно, что мама расплакалась. Стех пор она всегда плачет, когда папа поет эту арию, будь то спектакль илирядовая репетиция. Все эти годы при помощи «Il balen» он объясняется ей влюбви. Вот тут для меня как раз нет ничего непонятного. Папа никогда не был«видным мужчиной», не особо красивый, с небогатой шевелюрой и росточком понижемамы, он, наверное, долго не мог поверить своему счастью, когда такаякрасавица, отбою не знавшая от кавалеров, остановила на нем свой выбор. Ведьмама не могла знать тогда, в свои двадцать лет, что он станет звездой мировойоперы, и что она объедет вместе с ним весь мир, и они будут почетными гостямина приемах в королевских дворцах, а у себя на родине будут жить в загородномособняке, и у каждого из них будет машина с водителем. Меня никогда неудивляло, что папа влюбился в маму. Но вот почему мама полюбила папу тридцатьпять лет назад, остается до сих пор для меня загадкой.

Тут я впал в состояние «непонимания», перестав слушать оперуи погрузившись в размышления о своих родителях и о превратностях любви, иочнулся только на финальной фразе ди Луна: «Е vivo ancor!» Опера закончилась.Ну надо же! А ведь был антракт, во время которого мы с мамой ходили по фойе, скем-то разговаривали, потом нас, кажется, пригласил к себе директор, мы пиликофе с конфетами, там были еще какие-то люди. Я мило улыбался, уместно кивал, асам продолжал наблюдать за мамой, любоваться ею и «не понимать». Заходить кпапе до окончания спектакля категорически запрещалось: он боялся… Впрочем, яуже говорил, что певцы - люди особенные. Я имею в виду, конечно, не всехпевцов, а только тех, кто владеет техникой резонансного пения и поет «живьем».Те, которые «горловики» от попсы и поют «под фанеру», те ничего, как правило,не боятся, и разговаривают, когда и сколько хотят, и едят все подряд, анекоторые даже могут позволить себе поспать перед выступлением. Ну чего боятьсяза голос, если голоса нет? У настоящих же певцов вся жизнь посвящена одному:обслуживанию голосового аппарата, и все, что несет в себе хотя бы малейшуюугрозу причинения вреда этому аппарату, изгоняется из жизни безжалостно. Изпапиной жизни, например, напрочь исчезли яблоки, виноград, песочное печенье,чай без сахара, пиво и вино. Никакой голосовой нагрузки в день выступления. И,разумеется, никакого дневного сна, потому что связки «спят» еще примерно тричаса после того, как сам человек уже проснулся. Короче говоря, все ихсуществование подчинено жестким ограничениям вперемешку с разного родапричудами, суевериями и прочими прибамбасами.

Судя по реакции зала, мнения о спектакле разделились.Поклонники хорошего вокала бурно аплодировали; помимо моего отца, был оченьприличный тенор Манрико и вполне перспективная сопрано Леонора, у которойнижний регистр, конечно, отсутствовал по молодости лет (мама говорила, что ейтолько-только исполнилось двадцать шесть, какие уж тут низы, голос еще неразвился полностью), но в верхнем регистре она звучала очаровательно. Те же,кто в вокале не сильно разбирался, а интересовался именно постановкой, то естьрежиссерским видением, остались недовольны и потихоньку покидали зал, неутруждая себя овациями. Мы с мамой тоже быстренько вышли из ложи и направилисьв сторону служебного прохода, чтобы ждать папу-триумфатора в его гримерке. Мирмоих родителей - это мир традиций и раз и навсегда установленных порядков,менять которые никому не дозволялось. От первого звонка до выходов на поклон кпапе не подходить, зато после окончания спектакля или концерта ждать его вгримуборной с горячим сладким чаем и бутылкой дорогого коньяка.