— Как считаешь, получится у тебя сегодня такое?

Томми распирало возбуждение.

— А можно?

— Вот это мы сейчас и проверим. А то приклеишься к своей перекладине, отдирать придется.

Анжело нырнул в сетку, и Томми издал тихий разочарованный звук.

— Ничего, я буду тебя ловить, — сказал Марио. — Не тратить же на тебя время Анжело.

— Ты тоже ловишь?

— Иногда. Папаша Тони уверен, что мы должны уметь все. Я начинал ловитором, а мой младший брат, Джонни, летал, потому что я был выше. Только ему нравилось ловить, а мне летать, так что мы поменялись.

— Не знал, что у тебя есть брат.

— Даже два. Близнецы.

— Как их зовут?

— Джон и Марк. И сестра у меня есть, Лисс.

— А почему они не выступают?

— Марк никогда не учился полетам, Джонни два-три года назад ушел на свои хлеба. Лисс вышла замуж. Ты хочешь летать, или так и будем болтать весь день?

— Прости. Я не нарочно.

— Забудь, проехали.

Марио прыгнул в сетку и забрался на другой конец аппарата. Устроившись в ловиторке, он уже снова улыбался.

— Хорошо, начнем. Запомни, по моей команде ты отпускаешь перекладину и ныряешь на меня. Не хватайся, просто вытяни руки, и я поймаю. Ты скорее всего промажешь… все мажут в первый раз.

Он опрокинулся назад, обвив ногами стержни ловиторки, и принялся медленно размеренно раскачиваться.

Томми застыл на мостике. Во рту было сухо, но что-то внутри отсчитывало ровный ритм. Он взял перекладину.

— Пошел! — сказал Марио, но Томми уже прыгнул, сильно бросив тело вперед.

В середине кача он вытянулся — локти, колени (это называется «свежевание кота», мелькнуло в мыслях) — услышав команду Марио, разжал пальцы и ощутил, как движение трапеции посылает его прямо в вытянутые руки парня.

Разумеется, Томми промахнулся. В животе екнуло, когда полет превратился в падение.

— Переворачивайся! — крикнул Марио, но Томми уже инстинктивно извернулся: это получалось на чистых рефлексах.

О сетку он ударился там, где она выгибалась возле тросов, и, вместо того, чтобы спружинить, соскользнул, чувствуя, как обжигает кожу на голых локтях. Дыхание перехватило. Нечаянное падение в корне отличалось от тех намеренных прыжков, которым его обучали. Удивленный и дрожащий, Томми лежал на спине, а Марио, свесившись сверху, смеялся.

— Ну что, видишь? Между падением и нырком большая разница! Еще разок?

— Сейчас, только отдышусь.

— Дольше оставайся на перекладине. Ты отпустил слишком рано. Жди моей команды.

Томми влез на мостик, прыгнул и снова промахнулся. И в третий раз тоже. На обоих плечах темнели синяки, жесткие тросы сетки ободрали левое колено и правый локоть. От разочарования щипало в глазах.

— Еще раз! — крикнул Марио.

— Наверное, не получится.

— Что, спасовал? А ну лезь сюда! Ты все равно слишком рано отпускаешь. Бросай к концу кача!

На этот раз запястья Томми действительно скользнули по ладоням Марио. Но не успел он толком порадоваться успеху, как потерял хватку, судорожно сгреб воздух и локтем ударил Марио в лицо. Быстро перевернувшись, Томми приземлился в сетку и почувствовал, как рядом упало тяжелое тело. С ойканьем освободившись — теперь огнем горели оба локтя — он оглянулся. Марио, покачиваясь, сидел позади, и по лицу его струилась кровь.

— Ой, у тебя кровь из носа пошла…

— Знаю, черт тебя подери!

Марио впервые забылся настолько, чтобы выругаться: как все артисты, работающие преимущественно с детской аудиторией, он обычно следил за языком. Но эта оплошность даже немного обрадовала Томми — будто бы он больше не был чужаком, ребенком, о котором надо заботиться.

— Прости, Марио, это я виноват. Потерял равновесие…

— Ты начал хвататься. Я же предупреждал, — Марио вытащил из-за пояса пропитанный канифолью платок (они все носили такие, чтобы вытирать вспотевшие ладони) и прижал к лицу.

— Надо бы посоветовать тебя той леди, которая зарабатывает на жизнь борьбой с тиграми, — и он небрежно добавил: — Ты меня не сшиб, не думай. Я почувствовал, что идет кровь, и сам спрыгнул. Все, на утро достаточно. Пойду поищу льда, пока не залил тут все. Брысь.

— Может, помочь? Льда принести? — беспомощно спросил Томми.

Марио спрыгнул с сетки.

— Не надо. Надень свитер, простудишься. И не разводи трагедию — в работе всякое бывает. Или тебе уже не забавно?

Молча вытерпев сарказм, Томми натянул свитер.

— Если ты в состоянии пережить несколько тысяч падений, и я пару десятков потерплю. Зато я почти поймал твои руки.

Марио отнял от лица окровавленный платок и улыбнулся.

— Все получится. Не забудь чем-нибудь намазаться, ragazzo. Наверняка у твоей мамы есть что-нибудь от ожогов. И вот еще что… — он пошарил возле воротника.

— Иди-ка сюда.

Сняв с плечевого шва маленький металлический овал, Марио наклонился и прицепил его к воротнику рубашки Томми.

— Что это?

— Святой Михаил. Покровитель воздушных гимнастов. Носи на удачу, ладно?

Томми смущенно тронул блестящий кругляш пальцем.

— Я не католик.

— Зато я католик и собираюсь тебя ловить. Может, Святой Михаил присмотрит за тобой, чтобы не дать мне свернуть шею…

Марио вдруг улыбнулся — не обычной своей зловещей улыбкой, а робко, по-мальчишески. Снова ощупал измазанное кровью лицо.

— Пойду приложу лед, а ты не забудь смазать ожоги. Беги, Том.

И Томми пошел к трейлеру, продолжая с любопытством трогать значок. Он не знал, что будет носить этот подарок до конца жизни — не из-за веры, как Марио, а просто потому, что ассоциировал его — и потом, и сейчас — со своей первой попыткой настоящего полета. А еще из-за