– Занятно. Его пресс-секретарь как раз вчера уверял,что шестьдесят процентов голосов у них в кармане.

– Пусть побахвалится немного. Дед нынешним мэромнедоволен, о чем тебе хорошо известно, так что шестьдесят процентов голосов онисмело могут засунуть себе в задницу.

Что да, то да. Если Дед кем-то недоволен, того никакиеголоса не спасут. Наш хозяин всегда добивается своего не битьем, так катаньем.

– Откуда взялся этот Корзухин? – не унималасья. – Почему я о нем раньше ничего не слышала?

– Потому что не интересовалась. Да и он пареньскромный, наперед батьки в пекло не лезет. У нас обосновался года три назад,приехал из района. Бабки у него водятся, и немалые, теперь вот решил народупослужить, – Ритка опять расплылась в улыбке. – Кстати, они с твоимЛуганским большие приятели.

– Луганский не мой, хотя парень неплохой, и я его оченьдаже уважаю. Вряд ли он выберет в приятели скверного человека. Так что Дедуследует хорошо подумать. – Я подмигнула Ритке, а она в ответ махнуларукой.

– Я тебя умоляю… – Тут в приемной появился Дед, вмиру Кондратьев Игорь Николаевич, прозвище так к нему прилипло, что за глазаего последние несколько лет иначе никто не называл. Хотя шестидесятилетие онуспел отметить давно, своим прозвищем он обязан отнюдь не возрасту. Скорее этобыло безусловным признанием старшинства, и соратники и враги произносили его содинаковым уважением. Прожитые годы отложились на лице Деда сеткой морщин углаз и суровыми складками возле рта и носа, которые, кстати, его совсем непортили, а скорее добавляли ему шарма. Спина прямая, взгляд твердый и походка уверенногов себе человека. Его многочисленным бабам было от чего впадать в экстаз.

Деда я знала много лет и, честно говоря, затрудняюсьпредставить его другим. Лет двадцать, по моим подсчетам, он выглядел примерноодинаково: сильный мужчина с несгибаемым характером.

– Рита… – начал он и тут обратил внимание наменя. – Чего тебе? – спросил весьма нелюбезно.

– Ничего, – развела я руками. – Чай пью.

– Могла бы найти себе более достойное занятие.

– Пойду поищу, – не стала я спорить и поспешноудалилась. Дед был явно не в духе, а в такое время следует держаться от негоподальше.

Я вернулась к себе и развила бурную деятельность, но припервой возможности смылась из родного серпентария, благо что на пятнадцатьноль-ноль у меня была назначена встреча. Закончилась она в пять вечера, и яподумала, что возвращаться на работу нет никакого смысла, потом вспомнила проРитку и позвонила ей.

– Планы не изменились? – полюбопытствовала я.

– Дед предупредил, что придется задержаться часов досеми. Ты как?

– Буду искать себе занятие до семи, – вздохнула я.

– Чего ты вечно к его словам цепляешься? –возмутилась Ритка.

– Я не цепляюсь, а выполняю директивы. Ладно, пока.

На работу все-таки пришлось вернуться, данный факт не вызвалу меня энтузиазма, еще меньший энтузиазм он вызвал у моих сотрудников, у нихбыли свои планы на этот вечер, и мое появление грозило их нарушить.

– Всем спасибо, все свободны, – провозгласила я,скрываясь в кабинете, народ вздохнул с облегчением и потянулся к выходу.

Я корпела над бумагами и совсем забыла про время, так чтоРиткино появление восприняла с удивлением.

– Уже семь? – подняв голову, спросила я.

– Уже. Погнали отсюда, я устала, как собака. Нетерпится оказаться на природе, в спокойствии и довольстве.

– Дед уехал?

– Пока нет, но машину уже вызвал. Зачем он тебе?

– Просто спрашиваю. Ты домой заедешь?

– Ни малейшего желания, – Ритка покачалаголовой. – Муженек опять в запое, видеть его рожу просто сил нет.

– Слушай, чего ты с ним не разведешься? – задала явопрос, который давно уже меня интересовал.

– Потому что без меня он через пару месяцев окажется всточной канаве. Кто говорил: мы в ответе за тех, кого приручили?

– Сент-Экзюпери, – пожала я плечами.

– Чего? – нахмурилась Ритка.

– Писатель такой был, француз.

– Все французы бабники.

– Ты хоть с одним знакома? – съязвила я.

– С тремя. Осенью у нас делегация была, ты что, забыла?Один мне между прочим до сих пор звонит…

Мы двигались по пустому коридору, непривычно тихому,свернули к лифтам и здесь неожиданно столкнулись с Дедом.

– Домой? – спросил он, сурово на меня глядя.

– К Рите, на дачу, – ответила я.

– А где твой… Тагаев? – сердито произнес Дед.

– В Москве. Вернется завтра.

Подошел лифт, спускались мы в молчании. На выходе из лифта япритормозила, пропуская Деда вперед, он пружинистой походкой пересек холл,обернулся, что-то намереваясь сказать, но передумал и скрылся за дубовойдверью. Выйдя из здания вслед за ним, мы наблюдали, как он садится в своюмашину.

– После твоего замужества он сам не свой, – точножалуясь, заметила Ритка.

– Привыкнет.

– Привыкнет, – передразнила подруга. – Онтебя любит.

– Но странною любовью, – развеселилась я. – Яего, кстати, тоже. Не победит ее рассудок мой.

– Он бы вел себя иначе, – сказала она, – еслибы был уверен, что ты любишь своего мужа.

– Я его люблю.

– Ты сама-то в это веришь?

– Все больше и больше. Особенно, когда вы, будтосговорившись, пытаетесь убедить меня в обратном.

– Дед очень одинок, – помолчав немного, добавилаона со вздохом.

– Это легко поправимо, если ты о женской заботе и ласке.

– Я не об этом.

– Слушай, давай сменим тему, – не выдержала я.

– Ты давно виделась с Лялиным? – спросила Ритка,когда мы выехали со стоянки.

– На прошлой неделе, – ответила я, удивляясь, скакой такой стати ее это интересует.

– Да? Твой Тагаев не против?

– Тебя послушать, так он держит меня на цепи.

– А разве нет?