Когда «Ситроен» затормозил около сквера, Данила такрастерялся, что едва не врезался в него. Он полагал, что американкавозвращается к себе и он сможет перехватить ее возле квартиры или подъезда, новместо этого она вышла из машины и, постояв, пощурившись на выглянувшее солнце,неспешно пошла по аллее, не оборачиваясь на такси, которое тут же уехало. Неколеблясь, Данила выскочил из машины и остановился, не решаясь последовать заней.

В мокром сквере было совершенно безлюдно. Глянцевые листьясверкали, когда на них падали солнечные лучи, а от потрескавшегося асфальтаподнимался еле заметный пар. Женщина дошла до места, где дорога раздваивалась,обогнула старый неработающий фонтан и неожиданно для Прохорова повернулаобратно. Данила присел на корточки возле машины с озабоченным видом,подозревая, что она заметила слежку, но американка прошла мимо него,разговаривая по телефону.

– Я возле гостиницы, – услышал Прохоров. – Нет,решила прогуляться. Где вы, Александр Васильевич?

Данила обернулся, и в глаза ему бросились грязновато-серыедождевые капли, высыхавшие на безупречной формы щиколотках: она стояла совсемрядом, не обращая на него ни малейшего внимания, словно он был предметомокружающей обстановки вроде мокрой скамейки или столба.

– Он очень опасен, его нужно нейтрализовать. – Она все-такипокосилась на Прохорова, но решила, что он ничего не слышит. Однако слух уДанилы был отменный, и он ловил каждое ее слово. – Оснований длязадержания больше, чем достаточно! Вы же сами понимаете... Да, можно. Давить ненужно, нужно лишь заплатить.

Каблучки простучали в обратном направлении. Прохоров встал,сделал шаг в сторону и застыл на месте, тупо глядя вслед женщине с аккуратнопричесанными волосами. А та тем временем продолжала напористо и уверенно:

– Экспертиза придет со дня на день. Оснований не было, покане было тела, а теперь... Да. Ну вот, вы же все понимаете. Да, осталось этодонести до него. Надеюсь, что так.

Последовала большая пауза, пока она слушала собеседника, азатем Данила услышал резкое:

– Я хочу, чтобы его задержали, и чем скорее, тем лучше. Эточудовище, а не человек, поверьте мне. Когда его схватят, я смогу спатьспокойно. Да. Спасибо. До встречи.

Тихо пискнул телефон, и в сквере наступила тишина,нарушаемая лишь ровным, а оттого почти незаметным шумом машин.

«Все, – понял Данила. – Арестуют Танькиногодурачка, как пить дать». Хоть и просила Таня защитить его, у него, Прохорова,ничего не получилось. Правда, он пока и не пытался...

Сорвавшись с места, он догнал женщину, успевшую дойти дополурассыпавшегося фонтана, и остановился перед ней.

– Простите... мне нужно с вами поговорить.

Вблизи стало видно, что она старше, чем ему показалосьвначале. Возраст прятался не в опущенных уголках рта, не в морщинках – как разморщин у нее совсем не было, – а в выражении лица, во взгляде серых,широко расставленных глаз, в одну секунду изучивших Данилу. Взрослая, опытная,цепкая и очень жесткая – вот как он охарактеризовал бы ее, если бы смог облечьвпечатления в слова.

– Поговорите с кем-нибудь другим, – брезгливо бросилаона. – Позвольте...

Женщина властно отстранила Данилу и попыталась пройти, но онсхватил ее за руку:

– Подождите... это касается вашего дела...

– Мальчик, найди себе другую добычу!

– Мне нужно только поговорить с вами...

– Убери руки! Кому говорят...

Он не отпускал ее, и тогда она прибавила несколько слов, дотого грубых, что Прохоров опешил. От такой женщины он меньше всего ожидалуслышать грязный уличный мат в свой адрес. Она приняла его за обычногоприставалу, и Прохорову кровь бросилась в лицо: да кто она такая, эта высокомернаябогатая стерва?! Она ломает жизнь Татьяне, сломает и ему, и даже не узнает обэтом! Нет уж...

– Я сказал, послушай меня! – процедил он сквозь зубы, итут она рванулась в сторону, одновременно попытавшись ударить его ногой в пах.

Данила отреагировал молниеносно: уклонившись, развернул ееспиной к себе и сжатым кулаком ударил по затылку. Женщина тотчас обмякла, и онвынужден был подхватить ее на руки, чтобы она не упала на асфальт. В первыймомент Прохоров с ужасом подумал, что убил ее, и руки у него похолодели... Нозатем в глаза ему бросилась синяя жилка, бьющаяся на ее шее под тонкой кожей, ион снова начал соображать. «Она всего лишь без сознания. Скоро придет в себя».

Больше Данила не раздумывал: подхватив ее на руки, пошел кджипу, широко улыбаясь и говоря что-то прямо ей в лицо – в надежде, что изпроезжающих мимо машин невозможно разглядеть, что происходит на самом деле.Чтобы достать ключи, ему пришлось прислонить ее к дверце, и она тут жеповалилась вниз, прямо в мокрую траву. Подол платья у нее задрался неприличновысоко, и стало видно, что на ней чулки, а не колготки.

Вспотевшими ледяными руками Данила дернул дверцу, едва неударив женщину по голове, подхватил и стал запихивать тело внутрь, на заднеесиденье, уже наплевав на то, что могут подумать, увидев их со стороны. Онслишком далеко зашел! Голова оставалась ясной, и он отчетливо представлял, чтоему нужно сделать: аккуратно вывезти ее из города, остановиться где-нибудь вглухом месте, где нет свидетелей, и для начала выпытать у нее, что происходит.А затем...

На «затем» Прохоров сбился. Он понимал, что должен заставитьее молчать, но ум отказывался подсказывать способы решения этой проблемы. Илипочти отказывался: на самом деле одно решение, самое радикальное, Даниле пришлов голову сразу, но он сделал вид перед самим собой, что даже не подумал о такомварианте.

Он наконец уложил женщину на сиденье и тут заметил, чтоправая нога у нее босая. Пришлось искать в траве упавшую туфлю, и, найдя, онтут же зашвырнул ее в салон. Данила чувствовал себя почти спокойно, но сердцебилось очень часто, он сам это ощущал. Ему казалось, что каждая проезжающаямимо машина вот-вот остановится, потому что люди не могут не видеть, что онделает, а значит, не могут не вмешаться! Но никто не останавливался, и взглядыпассажиров скользили по ним, словно и Прохоров, и его черный джип, и женщина назаднем сиденье были невидимками.

Согнув ей ноги так, чтобы можно было закрыть дверь, Данилауже собирался сесть за руль, как вдруг в голову ему пришла крайне неприятнаямысль.

«А что, если она очнется по дороге?»

Он сразу увидел, какая опасность поджидает его, и ужаснулся.Как он мог не подумать об этом! Ругая себя последними словами, Прохоровбросился к багажнику, выудил оттуда моток веревки, которую всегда возил ссобой, и снова забрался на заднее сиденье. Ноги ее он просто обмотал веревкой,а вот с запястьями пришлось повозиться: руки у бабы стали как макароны –тонкие, вялые и, казалось, даже бескостные. Он вспотел, пытаясь связать их так,чтобы она не смогла распутать узел зубами, и теперь едкий пот заливал емуглаза. В конце концов Данила справился и даже изобразил подобие кляпа, оторвавкусок от старой тряпки, валявшейся в салоне: перевязал пленнице голову так, чтобчасть бывшей рубашки – вонючей, в пятнах масла – закрывала ей рот. Он понимал,что, вздумай она кричать, тряпка ей не очень помешает, но счел за лучшееоставить хотя бы такой кляп. «Вырублю ее, если вздумает орать», – созлобой подумал он. Злоба не утихала в нем с того момента, как баба назвала егомальчиком, и он подсознательно разжигал ее в себе, готовясь к тому, чтопредстояло сделать.