С того момента, как он принял решение вывезти ее за город,все действия стали даваться ему проще. Из багажника Прохоров вытащил драныеостатки старого коврика, которым выстилал днище, и набросил сверху на лежавшеенеподвижно тело. Получилось хорошо: теперь было совсем незаметно, что подковриком лежит человек. «Похоже на рулон обоев, – отстраненно подумалДанила. – Правда, кому придет в голову закрывать ковром рулон обоев?»

Когда, заведя машину, он собирался тронуться, то обернулсяназад и приподнял край пыльного грязного ковра – просто так, на всякий случай.В следующую секунду серые глаза на бледном лице широко распахнулись, инекоторое время смотрели на него слепо, а затем прояснились, и в них ожилстрах. Женщина что-то замычала, но, поняв, что рот заткнут, быстро замолчала.

– Лежи тихо, – вполголоса приказал Прохоров. –Тогда не трону. Останешься цела и невредима.

«Все, поехали. С богом».

– Она-то останется, – мрачно сказали сбоку. – Авот ты – вряд ли.

Вздрогнув, Данила резко обернулся, и был тут же прижат зашею к спинке кресла. Твердые пальцы сомкнулись на его горле, и он захрипел,замахал руками, пытаясь освободиться, но почувствовал лишь, как в глазахтемнеет.

– Не придуши его, – попросили с другой стороны, идавление на горло ослабло. Сквозь черные круги побагровевший Данила увидел, ктоего держит, и почти не удивился – это оказался тот человек, что останавливалсяу Григория и за которым он, Данила, следил от самой деревни. Здоровяк стоялвозле его сиденья и с невозмутимым лицом наблюдал за ним.

– Дергаться не надо, – предупредил он. – Рукамитам размахивать... ногами... А иначе может нехорошо получиться.

Сзади хлопнула дверца, раздался стон, и первый голосделовито произнес:

– Серега, нож есть? Долго возиться с его морскими узлами...

– Повозишься... – ответил здоровяк. – Ножей неношу.

– Жалко. Потерпите, Виктория, сейчас все будет нормально.

Зрение окончательно вернулось к Прохорову, и, бросив взглядв зеркало заднего вида, он рассмотрел парня, забравшегося на заднеесиденье, – светловолосого, худого, с ироничным выражением лица. Пареньсклонился над лежавшей молча женщиной и возился с узлами.

– С ней все в порядке? – озабоченно спросил Сергей,очевидно тоже удивленный ее молчанием.

Вместо Илюшина ответила Виктория, которую Макар первым деломосвободил от кляпа.

– Да, все нормально... Все в порядке.

Голос у нее дрожал, но она нашла в себе силы сесть с помощьюИлюшина. Макар распутал веревку на ее руках, и Виктория принялась растиратьпокрасневшие запястья, морщась при каждом движении.

– Ой-ой-ой... – совсем по-детски, жалобно сказалаона. – Больно-то как... Господи, он кто?

– Вот это мы сейчас и выясним, – отозвалсяСергей. – Макар, давай-ка мы его переправим в нашу машину. Угу?

– Угу.

Прохоров, ломавший голову над тем, как его будутпереправлять, почувствовал, что в шею сбоку ткнулось что-то твердое и оченьхолодное. От неожиданности он дернулся.

– Выходишь из машины и идешь с сопровождающим назад, –тихо сказал ему на ухо тот, кого назвали Макаром. Голос у него изменился и сталтакой же холодный и жесткий, как ствол пистолета, упиравшегося Прохорову вшею. – Я иду за вами следом. Шаг вправо-влево – выстрелю. Прыжок на местесчитается попыткой улететь.

Данила что-то прохрипел в ответ, но получилосьнечленораздельно.

– Что? – переспросил Илюшин. – Серега, ты егоугробишь раньше времени. Дай человеку высказаться.

Хватка на горле слегка ослабла, и Прохоров смог выговоритьто, что хотел.

– Не выстрелишь... – прошептал он, чувствуя себя так,будто в горло залили горячий свинец, и там он застыл. – На глазах увсех... Не выстрелишь, точно.

– На нас никто даже не посмотрит, – убедительнопообещал здоровяк.

– Нет, Серега, он прав. Опрометчиво пускать его в свободныйпоход, даже под дулом пистолета. А вдруг он под проезжающую машину сиганет? Ипрощай источник информации...

«Источник информации»? До Прохорова вдруг дошло. Эти люди несобирались сдавать его в милицию, они намеревались поговорить с ним. Это иоблегчало дело, и усложняло.

– А если я не собираюсь ничего вам говорить? – Ему дажеудалось усмехнуться.

– Собираешься, – заверил Бабкин, по-прежнему державшийпальцы сомкнутыми у него на шее. – Ты просто сам еще не знаешь, чтособираешься.

Он помолчал несколько секунд, оценивающе глядя нанеподвижного Данилу, и распорядился:

– Макар, перебирайтесь с Викторией в нашу машину. А мысейчас придем.

Ему беспрекословно подчинились. Хлопнула дверь, и Прохоровпонял, что они остались одни: он – в салоне, здоровяк – рядом, возлеприоткрытой дверцы. «Он что, собирается меня силой отсюда вытаскивать? –подумал Прохоров, незаметно напрягая и расслабляя группы мышц. – Ну давай,попробуй, красавец...»

Данила уже решил, куда ударит этого самонадеянного идиота,но тут ему в голову пришла новая мысль: возможно, убегать сейчас не стоит. Онведь хотел поговорить с заказчицей расследования, и вряд ли ему представитсядругой шанс... Так, может, поехать с ними, пусть даже в качестве пленника?

Судорожно просчитывая варианты, Прохоров сказал себе, чтоэти люди отличаются наглостью, переходящей в глупость: полагают, что он,здоровый тридцатилетний мужик, позволит обращаться с собой как с бревном истанет послушно делать все, что они ему скажут... В другое время их отношениевзбесило бы Данилу, но сейчас он понял, что это может сыграть ему на руку: тот,кто недооценивает противника, не сумеет противостоять ему в нужный момент.

Поэтому когда Бабкин отпустил Данилу, тот вызывающеухмыльнулся ему в лицо, но даже не дернулся. Руки его расслабленно лежали наколенях, и он ожидал дальнейших распоряжений. Они последовали немедленно и былилаконичными.

– Вылезай.

Прохоров выбрался из машины, с неприятным удивлениемотметив, что сам себе кажется очень слабым, словно это его треснули по затылкучетверть часа назад. «Пожалуй, драку бы я сейчас не потянул», – подумалон, и тут человек, которого он назвал про себя туповатым самонадеянным шкафом,поразил его второй раз. С неожиданной быстротой, плавным, почти незаметнымдвижением он завел Даниле руку за спину, а свободную лапу положил ему на плечо.Теперь они смотрелись со стороны как два приятеля, один из которых бережноведет другого, подвыпившего и оттого заваливающегося лицом вперед.Унизительности такого положения Прохоров вытерпеть не мог, и попыталсявырваться, но плечо пронзила такая острая боль, что прикосновение пистолетногодула показалось ему нежной лаской по сравнению с хваткой здоровяка.