– Есть еще кое-что, повелитель, – сказал командир мамлюков. – Это очень важно…

– Я слушаю.

Тугрил наклонился, чтобы приблизиться к султану, и заговорил очень тихо, почти шепотом, словно опасался, что его могут подслушать…

Тем временем лагерь сарацин жил своей жизнью. У тех, кто постоянно в походах, кто каждый день воюет, иногда случаются и передышки. Сегодня было воскресенье, четырнадцатый день месяца жумада[94], и Салах ад-Дин решил дать своим воинам отдых, благо и франки не испытывали большого желании вести боевые действия – теперь понятно, по какой причине.

В лагере султана не только шатры были пестрыми, но и состав его армии. Легкие конные лучники-шуджаны, адат – сарацинское ополчение, джунды, лучники-харфуши, копейщики-карагуламы, джариды – арабо-тюркские конники, тяжелая конница мамлюков – абтал, лучники-мамлюки, аширы – сирийские воины, суданские лучники, тяжелая пехота – табардарийя… Все говорили на разных языках, но как-то умудрялись понимать друг друга. Может, потому, что в те времена восточные языки не имели больших различий.

Среди этого многоголосия и многолюдья нашлось место и трем бедуинам из Магриба. Их зачислили в отряд карагуламов – по протекции гонцов, которые наблюдали схватку в чайхане Абу-Хурайры. Им выделили места в одном из шатрови дали по плошке плова, в котором мяса не было и в помине. Магрибцы, которые пока не были знакомы со своими товарищами по оружию, скромно уселись в сторонке и принялись за еду.

На них никто не обращал внимания.

Чего нельзя было сказать про бедуинов. Их острые глаза подмечали малейшие детали быта армии султана. В особенности их интересовал шатер Салах ад-Дина. Он был окружен плотным кольцом мамлюков, но, похоже, многочисленность стражи самим мамлюкам казалась чем-то вроде надежной крепостной стены, поэтому службу свою они несли спустя рукава. Одни жевали насвай[95], другие ловили мух, третьи созерцали вечернее небо, а четвертые с тоской думали, зачем они торчат без дела под шатром султана, когда можно было в этот воскресный день весело провести время с друзьями. Они никак не могли взять в толк – кто осмелится пробраться в хорошо защищенный лагерь, чтобы пробиться в его центр, где стоял шахтер султана (что совершенно невозможно), и напасть на их повелителя?

Видимо, эта безмятежность мамлюков очень понравилась магрибцам, потому что впервые за все время путешествия от оазиса с чайханой до местности, где находилась армия Салах ад-Дина, их лица посветлели, и в фигурах исчезла постоянная напряженность, будто каждый из них ждал какого-то подвоха или удара ножом из-за угла.

Ночь, как это обычно бывает на Востоке, упала на землю внезапно. Еще совсем недавно можно было свободно различать лица товарищей, а теперь даже руки своей не видно. Засуетились подносчики дров из феллахов, и костры запылали жарче, взметнули к черному небу снопы искр, которые, как известно детям, затем превращаются в звезды. Правда, не все, а только те искорки, которых отправили на небеса чистосердечные и добрые детские пожелания.

Постепенно лагерь засыпал. Лишь ночная стража удвоила бдительность и ее крики стали звучать чаще. Вскоре почти все уснули, благо дневная жара уступила место приятной прохладе, и только в шатре султана все еще горели свечи из пчелиного воска. Это было новшество, подсмотренное у франков. До нашествия крестоносцев на Востоке были в ходу медные лампы, заправленные земляным маслом, которые сильно чадили.

Никто не заметил, как от шатров, где почивали карагуламы, отделились три темные фигуры, мгновенно растворившиеся в ночи. Кое-где еще догорали костры, и неяркий свет угольев мог быть опасен для тех, кто крался во мраке, но троица, беззвучно передвигающаяся среди изрядно захламленного лагеря, обходила такие места стороной.

Это были бедуины-магрибцы. Они крались к шатру Салах ад-Дина. Мамлюки, которые должны были смениться в полночь, совсем расслабились в ожидании смены, и бедуины приблизились к своей цели почти вплотную. Они зашли с задней стороны шатра, где и вовсе царил сонный час: один мамлюк откровенно спал, опершись на копье, а второй подремывал; иногда он вскидывался, стараясь сбросить с себя сонную одурь, но это у него не очень получалось.

Две темные фигуры, которых, казалось, породила сама ночь, выросла перед мамлюками, словно из-под земли. Тот, который спал, ушел к Аллаху, даже не поняв, что с ним случилось, а второй все же увидел ночных призраков и попытался крикнуть, но железные пальцы тисками сжали ему горло, и всепоглощающая, последняя в жизни боль пронзила его тело как удар молнии – нож магрибинца попал точно в сердце.

Тела мамлюков тут же исчезли в темноте – магрибцы оттащили их подальше от шатра султана и уложили так, будто они уснули. А затем бедуины вернулись обратно, и один из них начал осторожно, по ниточке, резать ткань шатра острым, как бритва, ножом, чтобы сделать отверстие, через которое может пролезть человек.

Они рассчитали все точно. Салах ад-Дин в шатре был один, не считая двух мамлюков-телохранителей. Он сидел спиной к магрибцам и что-то писал. Мамлюки стояли позади повелителя, по-прежнему изображая статуи; до них от места разреза было примерно три шага. У входа в шатер стояли две медные курильницы, дым которых отгонял различных насекомых, и слышен был сладковато-терпкий запах териака[96].

Бедуины один за другим проскользнули внутрь шатра и на какое-то мгновение замерли, не веря в свою удачу. А затем, выхватив кинжалы, они вихрем бросились вперед.

Мамлюки под ударами двух магрибцев пали мгновенно. Им не помогли даже высокие кольчужные воротники. Но третий, самый опытный, нацелившийся на самого Салах ад-Дина, едва увернулся от удара саблей, которой его жертва вдруг отмахнулась из положения сидя. Притом так точно и мастерски исполненного, что голова убийцы едва не слетела с плеч. Магрибец сумел остаться в живых лишь благодаря великолепной реакции, вовремя отпрянув в сторону.

Султан мгновенно вскочил на ноги и вскричал:

– Стрелки! Одного оставить в живых!

Полог, прикрывающий походное ложе Салах ал-Дина, раздвинулся, и раздалось зловещее пение тетив. Два магрибца упали рядом со своими жертвами, а третьему, который на какое-то мгновение растерялся, – он не мог поверить, что все это происходит не во сне, а наяву, – султан, приставив саблю к горлу, приказал: