Кроме вышеперечисленных клиентов Абу-Хурайры в чайхане сидели четыре бербера с очень темными, почти черными лицами; судя по одежде и оружию, они вполне могли принадлежать к карагуламам – легкой кавалерии Салах ад-Дина. Видимо, их послали с каким-то заданием, а поскольку приближалась ночь, когда за каждым барханом мог таиться разбойник, они предпочли поужинать и отдохнуть в более безопасной обстановке. Похоже, торопиться им было незачем.

Побоище началось с одного из разбойных типов, который, перебрав спиртного, начал подкалывать бедуинов. Он выдавал разные скабрезные шутки, а его товарищи ржали, словно жеребцы. Что касается остальных клиентов Абу-Хурайры, то они посматривали на «шутника» с неодобрением, а кто-то из берберов тихо молвил: «За такие шутки у нас кишки наматывают на столб». Но его слова услышали только рядом сидящие товарищи. Уж какая муха укусила «шутника» и его дружков, неизвестно, но, видя, что бедуины совсем не реагируют на обидные слова, остальные разбойники тоже включились в травлю бедуинов, не выбирая выражений.

А затем случилось то, о чем потом долго вспоминал Абу-Хурайра – в основном с ужасом и тайным сожалением. Сверкнули три стальные молнии и у троих разбойников – или «ночных ястребов», как они называли себя – были перерезаны горла. Конечно же, среди них был и «шутник». И началось столпотворение! Все схватились за оружие, и в первую голову разбойники, но в бедуинов словно вселился злой дух. Их кинжалы разили с беспощадным неистовством. Разбойники пытались достать их саблями, но с тем же успехом они могли поразить пустынный вихрь. Магрибцы сражались в таком бешеном темпе и с такой быстротой орудовали кинжалами, что когда на земле оказалась почти половина разбойников, остальные дружно бросились врассыпную. Их никто не преследовал, и вскоре топот копыт коней «ночных ястребов» затих вдали.

На некоторое время в чайхане воцарилась мертвая тишина, которую нарушил один из наемников:

– Неплохо… Очень даже неплохо. – В его голосе звучало уважение. – И куда путь держат столь великолепные бойцы? Если, это, конечно, не секрет.

– От добрых людей у нас нет секретов, – ответил один из магрибцев, вытирая нож об одежду поверженного разбойника. – Мы едем к великому Салах ад-Дину, чтобы воевать против неверных.

– Тогда нам по пути, – сказал джунда.

– И нам тоже, – вмешались в разговор и берберы. – Мы направляемся в лагерь повелителя, так что можем показать вам туда кратчайший путь.

– Здорово! – просияли наемники. – А то мы уже совсем поиздержались в поисках войска повелителя правоверных.

– Тогда у нас есть предложение отправиться прямо сейчас.

– Почему? – удивился джунда, убеленный сединами.

– Те, кого воины из Магриба направили на путь истинный, – тут в голосе бербера прозвучала насмешка, – явно разбойники. Боюсь, что вскоре они вернутся сюда с целым отрядом. И тогда всем нам несдобровать.

– Разумно, – сказал наемник и встал. – В путь, так в путь. Наши лошади уже отдохнули и поели, да и мы в полном порядке. Вы тоже с нами? – спросил он бедуинов.

– Да, – коротко ответил один из них. – Это тебе, чайханщик, – бросил он на коврик несколько дирхемов. – Похоронишь этих псов, чтобы вони не было.

Старший из наемников коротко улыбнулся и с одобрением кивнул головой…

* * *

Лагерь Салах ад-Дина напоминал хозяйство пчеловода. Большой квадрат на ровной местности, окопанный глубоким рвом, был заполнен шатрами-ульями, между которыми деловито сновали воины-пчелы самых разных национальностей и эмиры – командиры отрядов. Перед шатрами дымились многочисленные костры, на которых готовился вечерний плов, слышался стук кузнечных молотков – это в походной кузнице ковали лошадей. Где-то звучала зурна[88], которой подыгрывали на бубнах, недовольно ревели ослы – они получали корм в последнюю очередь, тихо ржали и фыркали лошади – наверное, разговаривали на своем лошадином языке, а уже выставленная ночная стража по периметру лагеря перекликалась: «Смотри-и! Слу-ушай!». Кроме пешей стражи в дозор отправились и конные отряды, но они вели себя тихо и передвигались скрытно – чтобы не пропустить появление врага.

Египетский султан Салах ад-Дин в задумчивости сидел на невысокой походной тахте и размышлял; в его огромном шатре, расшитом золотыми нитями, не было никого, если не считать телохранителей-мамлюков[89]. Но они были неподвижны и безгласны – как изваяния. Их можно было за людей не считать.

Салах ад-Дин размышлял и вспоминал. Четыре года назад ему удалось захватить Тиверию, Акру, Аскелон и другие города; воины их гарнизонов, почти без исключений, попали в плен или погибли при Хаттине. Остался только Тир. К сожалению, очень не вовремя прибыл морем маркграф Конрад Монферратский с отрядом крестоносцев, обеспечив таким образом городу надежный гарнизон. Натиск правоверных на Тир был отбит.

Тогда султан осадил Иерусалим. Оборону города возглавил барон Ибелин. Однако ему не хватало ни защитников, ни продовольствия. Гарнизон, поначалу отвергнув относительно великодушные предложения Салах ад-Дина, в конце концов, был вынужден сдаться. В октябре 1187 года султан вступил в Священный город, который почти сто лет пребывал в руках христиан, и провел ритуал его очищения, проявив великодушие к жителям Иерусалима. Горожан он отпустил на все четыре стороны при условии, что они внесут за себя соответствующий выкуп. Многим выкупиться не удалось, и они были обращены в рабство. Таким образом Салах ад-Дином была захвачена вся Палестина.

И только Тир остался в руках христиан. В том, что он пренебрег взятием этой крепости до наступления зимы, заключался его самый грубый стратегический просчет. Масихины[90]сохранили за собой мощный оплот, и в июне 1189 года оставшаяся армия крестоносцев во главе с Ги де Лузиньяном и Конрадом Монферратским напала на Акру. Им удалось отогнать армию султана, шедшую на выручку осажденным. Он не имел флота, что позволило христианам дождаться подкреплений и оправиться от поражений, которые они потерпели на суше.

И вот море вновь сделалось судоходным, небо стало ясным и пришло время прибытия подкрепления для обеих армий, чтобы они могли продолжать войну. Первым к султану присоединился Илм ад-Дин Сулейман Ибн Жандар, эмир на службе у ал-Малика аз-Захира. Это был старик, покрывший себя громкой славой, прославившийся мудростью своих советов и отвагой, которую он проявил во множестве сражений. Султан был очень высокого мнения об этом предводителе, одном из его старых соратников. Следующим прибыл Мужадд ад-Дин, повелитель Баальбека, а за ним – Бадр ад-Дин, правитель Дамаска.