Они принялись отбойными пневматическими молотками утрамбовывать смесь в формы и быстро превратились в негров-зэков, из зэков-таджиков. Посоветовал начальнику цеха и мастеру в случае конфликтов с зэками мне сообщать. Не стараться разобраться с ними самим. Я удивлялся тому, что в качестве руководителя зэков чувствовал себя увереннее и больше на своём месте, чем у чертёжного кульмана. Мне стало весело и интересно жить, и я решил осмотреться вокруг. Прошёлся по заводским цехам: один, затем другой раз. Времени было много, никто за мной не следил, мне не нужно было произносить в отделе вслух: «пошёл в цех замерять…». Где-то после третьего обхода по заводской территории обратил внимание на человека в синем сатиновом халатике, цветом, как у зэка, но со значительно лучшей фигурой — оказалась нормировщицей. Нормировщицей механического цеха, а не литейного, где работали мои зэки. Я решил время не тянуть. Она почему-то тоже на меня обратила внимание, и к тому же, была моего возраста и в три раза помельче Эсмеральды. После слонихи потянуло к мыши, хотя похожа она была на лисицу. Так я определил её качества, потому что всех людей сравнивал с животными. Это было моей второй, ещё одной классификацией, после украинской на предательство. Не составило большого труда договориться с ней вечером встретиться, что я и сделал. Она была довольна, т. к. была приглашена к подруге в гости на ДОК и приобрела попутчика. Идти вечером в гости и неизвестно, когда возвращаться домой, вернее, в общежитие, где она жила, в условиях ночного Душанбе было небезопасно! Местность вокруг ДОКа я знал неплохо: гуляния внутри и снаружи ДОКа не прошли даром. Она жила в общежитии завода Таджиктекстильмаш, а это до ДОКа километров пять, если не больше. Повезло мне, подумал я, что меня из тюрьмы выпустили. Как в анекдоте, про проштрафившегося в тюрьме цыгана: решали, как страшнее его наказать. А он сказал: «Делайте со мной всё что хотите, только прошу одного не делать — не перебрасывайте меня через тюремный забор!». — «Ах, так! — решило тюремное начальство. — Раз ты этого боишься, то это и будет для тебя самым страшным наказанием!» — и перебросили цыгана через забор! И ему ничего не оставалось, как убежать!

И меня наказали: перебросили через тюремный забор. День провёл интересно, в беседах, отвлекая нормировщицу от работы, к неудовольствию старшего мастера, который, как я понял, был к нормировщице небезразличен. Он не знал, кто я. Одет я был чисто, а не как он — в какой-то грязный халат. Наверное, он думал, что я ИТР новый, и не решался поэтому сделать мне замечание. Вернув в 4 часа зэков в тюрьму, придя в кибитку, стал готовиться в гости. Брату велел не волноваться, если поздно приду. «Будь осторожен! — посоветовал он. — Там много в последнее время преступлений — ножевых ранений и убийств». Он уже проходил практику в прокуратуре и хорошо знал статистику. Я пообещал быть поосторожнее. Встретился с Галей, как её звали, около её общежития, добрались на троллейбусе за час до её подруги. Галя не отталкивала, не отбрасывала мои руки и всё остальное! Я был уверен, что это неплохая замена вышедшей из строя Эсмеральды, которая ничего лучшего не могла придумать, как в один день оказаться с моей мамой в психбольнице. Это было для меня символичным предупреждением! Неплохо провёл время, как за столом и выпивкой, так и затем на балконе один с Галей. Подруга не мешала и смотрела телевизор. Но что значит, хорошо провёл время на балконе, если подруга сидела в комнате напротив. У подруги была только одна комната, и в час ночи Галя дала понять, что надо идти домой. Делать было нечего, тем более что и подруга не уговаривала остаться на ночлег. В час ночи общественный транспорт в Душанбе если и появляется, то мимо остановок едет, не останавливаясь, дальше. Пошли пешком. «В общежитие мне уже поздно!» — объявила Галя примерно через пять километров пешего хода, а такси не попадалось по пути. А я не мог Галю пригласить в кибитку, по той же причине, что и её предшественниц. Я стал по пути лихорадочно решать: «Что делать?» — т. е. большевистскую проблему. Дошли аж до инфекционной больницы, где был большой прилегающий парк. Я увидел даже лазы в разрушенном посетителями кирпичном заборе. В инфекционную больницу свободно не пускали, как и в тюрьму, но вполне можно ночью — летом, при температуре +32 градуса — в условиях Душанбе, там провести прекрасно ночь на скамейках — подумал я. Заразные спят, медики тоже, и я смогу спокойно, не боясь хулиганов, неплохо, без помех, уделить Гале немного времени. «Нет, — заупрямилась аристократическая Галя. — Я не привыкла спать в парках!» — гордо сказала она. Что же делать? Тут я почему-то вспомнил Роберта, учителя физкультуры, давно забытого, который больничный лист продлевал у моей тёти Эммы. Ведь он приглашал два года назад к нему в гости в любое время суток! «Всё! — обрадовался я. — Пошли, я знаю, куда мы пойдём!» — объявил я увядшей Гале.

Энергично, быстро, в два часа ночи остановил какой-то газик, и мы понеслись к заветной кибитке Роберта на Путовском рынке. Машина едет быстрее, чем пешеход ходит, и через 20 минут мы были уже на месте! Я отдал всю мелочь из кармана шофёру. Было ещё 10 рублей, но не для него. А шофёр оказался гордый и, когда мы с Галей отошли от машины на метров пять, я услышали звон моей кровной мелочи об асфальт. «Вот, дурак!» — выругался я. «Ну, и пошёл к чёрту!» — поддержала Галя, чем мне понравилась ещё больше. После 10 минут поиска робертовской кибитки, всё-таки два года прошло, наконец, стоял у заветной калитки. Решил культурно постучать, всё же, полтретьего ночи — никакой реакции, тогда я сильнее постучал в калитку — никакой реакции! «Подожди здесь, — попросил я Галю, — придётся мне перелезть через забор. Хозяин, видать, рано ложится спать!». — «Уже полтретьего ночи!» — напомнила Галя. «Он меня два года назад пригласил, в любое время, сюда в гости!» — успокоил я её. Перелезть через забор труда не составило, и вот я уже у дверей самой кибитки! Пришлось Роберта и отсюда потревожить, но тоже никакой реакции. Я стал ему уже серьёзно дверь вышибать! Что за гостеприимство?! Услышал за дверью такой звук, как будто Роберт сам занимается сексом! Там за дверью что-то или кто-то эмоционально дышал и даже задыхался! «Это я, открой, Роберт!» — объявил я. «Кто?!» — услышал я из-за двери сдавленный и задыхающийся голос от «оргазма». «Я, помнишь поликлинику на медгородке — два года назад?» — напомнил я Роберту, забывшего всё на свете. «Фу! Это ты! — открыл мне дверь Роберт с топором в руке. — А я думал, другие люди — у меня много врагов!» — выдавил он, прислонившись к косяку, ослабевший «после оргазма»! «А я, — успокоил я его, — не один! Открой, пожалуйста, калитку». — «А кто там еще?!» — встревожился Роберт. «Товарищ», — успокоил я его. «Какой товарищ?!» — не понял Роберт. «Ну, в юбке товарищ! Ты что, не понимаешь? — укорил я его. — Что я — гомосексуалист, что ли, чтобы одному к тебе прийти ночью?». — «Ах, — огорчился он, — мне же рано вставать, и у меня только одна раскладушка и одна комната! А ты будешь всю ночь „чикаться“!» — «Не буду!». — «Как я буду при этом спать?» — спросил он меня резонно, не поверив в моё обещание. «Ладно, — понял я своё и его положение, — обещаю тебе, что не буду „чикаться“». — «Так я тебе и поверил!» — недоверчиво произнёс он. «Обещаю! — повторил я уверенно. — Мне сейчас, просто, некуда деться! А „чикаться“ я успею в другой раз, тем более что товарищ будет мне благодарен за моё благородство, что я не использовал его бедственное положение! Ей тоже некуда деться, она из общежития». — «Ну, хорошо», — поверил мне Роберт и не напрасно. Выдав нам раскладушку, он погасил свет и лёг спать. Улеглись и мы с Галей, скатившись в центр раскладушки.