казалось этого недостаточно. Лишь изредка он сам исполнял пируэт, но только для примера – больная нога давала о себе знать.

Вечер подходил к концу и пропотевшие от безумных телодвижений подростки стали собираться домой. Кипп вел за руку Марту, а Дирк обняв Эмму за талию, ввел к выходу, что-то рассказывая о новинках музыки. Рупперт и Кейт стояли в уголке, перешептываясь о чем-то. Йозеф, оглядывая парочки, встретился с немилосердным взором Вигга так же одиноко стоявшего в углу, но с видом важным и полным самодовольства. Йозеф вспомнил, что до сих пор перед ним не извинился, но этот взгляд снова и снова отбивал желание просить прощения.

– Эй, герои, есть желающие остаться и помочь? – сказала Кейт, держа в руках тряпку. Повисла тишина, нарушаемая лишь ускорившимися шагами вверх по лестнице Дирка с Эммой. Дирк знал, что подруга может согласиться остаться и спешно повел за собой.

Посмотрев на остальных, Йозеф поймал на себе взгляд Кейт. Из-за её плеча виднелся Рупперт разминающий с жутким хрустом шею.

– Есть! – сказал, наконец, Йозеф. Кейт улыбнулась. Ребята засобирались, но сзади кто-то дернул Йозефа за воротник и стал шептать

– Слушай, – сказал голос, – никогда не влюбляйся в девушку первым.

– Что? – испугано, спросил Йозеф. Он хотел обернуться, но рука крепко вцепилась в плечо.

– Никогда не влюбляйся в девушку первым, – повторил голос, – это всё равно, что на войне вылезти из окопа и раскинуть в стороны руки перед врагом с заряженной винтовкой в надежде, что и он сделает так же. Скорее всего, тебе просто выстрелят прямо в сердце.

Йозеф разорвал крепкую хватку и, обернувшись, увидел перед собой Киппа. Его взгляд застыл, словно оба глаза были из стекла.

– Проигрывает тот, кто признается первым. Ты произносишь: «Я люблю тебя» и оказываешься в проигрыше, потому что она, услышав это, понимает, что любима и теперь имеет власть над тобой.

– Так, а что тогда…

– Игнорируй, веди себя как последний эгоист, не показывай слабину, а лучше просто не влюбляйся первым! – сказал Кипп и неожиданно засмеялся, потрепав товарища по плечу, словно только что рассказал хорошую шутку.

Все ушли. Кейт включила песни на польском и опять превратилась в Катажину. То же лицо и то же платье, но когда она стала напевать на непонятном языке, от неё повеяло чем-то совсем далёким и незнакомым, но тёплым и уютным. Она пританцовывала с метлой, выметая песок и грязь, что понатаскали на ботинках гости. Йозеф смотрел на неё и прокручивал в голове слова Киппа. Йозеф задел что-то ногой опрокинув со звоном, и заглянул под стол. Бутылка. Он взял её в руки и внимательно рассмотрел – шампанское.

– Нашел уже! – сказала Катажина, – а у тебя нюх на алкоголь не хуже чем у Киппа!

– Спасибо. В таком случае я открываю!

– Давай. Я уже почти закончила.

Он ни разу не пробовал шампанского, и уже тем более, никогда не открывал. Зато часто видел, как этот делал отец и даже мать. Проволоку скрутить было не трудно, но когда дело дошло до пробки, Йозеф засомневался и уже хотел спросить совета у Катажины, но вспомнив слова Киппа, осекся, положившись только на себя. Пробка не поддавалась. Он где-то видел, что можно ударить по дну бутылки и пробка вылетит сама. Никак. Снова. Он бил и бил всё больше растрясая бутылку. Громкий хлопок слегка оглушил и пробка, точно снаряд вылетела из бутылки и угодила прямо в свежевкрученную Виггом лампочку. Подвал вновь погрузился в полумрак.

– Ты что?! – испуганно воскликнула Катажина.

– Открыл, – хладнокровно ответил Йозеф, хотя сам испугался не меньше. Девушка смела осколки, и поставила метлу в темный угол.

– Знаешь, а так даже лучше!

– Что лучше? – спросил Йозеф и посмотрел на бутылку.

Треть шампанского выплеснулась на пол, и стало понятно, что захмелеть, сегодня не удастся.

– Мрак, – шёпотом ответила она, – он даёт волю фантазии.

– Ты о чем?

– Вот днем, лежит бревно, оно бревном и кажется, а в сумерках, или ночью, при лунном свете, когда одна большая тень окутывает землю, бревно может превратиться во что угодно.

Йозеф задумался. Однажды он шел вечером и не на шутку перепугался, когда увидел темный силуэт метра три в высоту махавший ему рукой. Ужас сковал мальчишку, словно ожившая страшилка из детства. Но проезжающий автомобиль осветил фарами монстра, и это оказался просто столб с лоскутом ткани, развеваемой на ветру. Он рассказал об этом Катажине, она рассмеялась.

– Ты меня понял! Но часто это не настолько страшно, сколько интересно.

Бутылка опустела, оставив только кислый привкус на языке. Пара разговорилось и потеряла счет времени. Она рассказывала про детские годы в Польше, а он, кивая, глупо улыбался. Но раз за разом, словно пузыри со дна вулканического озера, в уме Йозефа всплывали слова Киппа. Они отрезвляли, но не от алкоголя, а от бездумных чувств юнца, впервые провалившегося в их удушающие объятия. Перед самым уходом, друг ему прошептал:

– Всегда надо держаться так, словно один шаг остался до того, что бы тебя потерять, даже если это не так.

– Это похоже на игру, – возразил Йозеф.

– Да, это игра. Все люди играют в игры, просто не до конца осознают это. И чем раньше ты это поймешь, тем меньше будешь страдать. Главное, понять правила.

Йозеф мог только гадать, откуда этот цинизм вкупе с житейской мудростью у пятнадцатилетнего мальчишки. «У каждого своя история», – вспомнил он слова Ицхака.

Рациональный ум опять затмил блеск её зеленых глаз. По телу пробежала дрожь. Йозеф с упоением слушал истории девушки, в другой ситуации посчитав подобное не интересным. Но сейчас он был отравлен. Не любовью. А неопределенностью, сомнением и страхом. «Зачем, зачем это всё, у неё же есть Рупперт?» Думать об этом было сложно, спросить – невозможно.

– …а потом, вначале тридцатых мы приехали в Германию, в поисках новой жизни, но тут резко всё изменилось, – она потупила взгляд, вспоминая нелегкие годы. – Мама тяжело заболела, а отцу до сих пор приходится работать в разы больше чем в Польше. А потому все домашние дела в основном лежат на мне. Брат редко помогает, но он подрабатывает.

– Подожди. У тебя есть брат? – прервал её Йозеф. Она удивленно посмотрела на него.

– Ты смеешься? Если хочешь, посмеется вот тебе факт – раньше его звали Пшемко, прежде чем он взял имя Рупперт. Он жутко злится, когда я его так называю! – Катажина раскатисто засмеялась. Теперь всё стало на свои места. Внезапно в глазах Йозефа возлюбленная стала не такой уж недосягаемой, и многие вопросы отпали сами собой.