Много мы таких глупостей сделали. Красная ртуть – ее просто быть не может в принципе, нет такого вещества. Пари заключили. Привезли банку «красной ртути», в которой была киноварь. На банке написано – завод «Химреактив», Пенза.

Мы финансировали какие-то научные разработки, совершенно бессмысленные. Казалось, что вот сейчас мы профинансируем какое-то открытие и получим продукт, который завоюет весь мир.

Мозги были устроены по-простому: эту вещь можно изготавливать за рубль, а в магазине ее продают за 5 рублей. «Представляете, 10 тысяч сделаем, заработаем 40 тысяч». «О! А зачем 10 тысяч, давайте сделаем миллион – и заработаем четыре миллиона!» «Е-мое, четыре миллиона!» «Давайте».

Потом оказывалось, что ничего из этого не правда, и не в рубль обходится, и за пять продать нельзя, и столько не нужно, и вообще материал не достанешь.

Главной проблемой было тогда, где купить сырье, материалы. Их надо было доставать, то есть искать, уговаривать, пробивать, препоны преодолевать.

У одного из членов кооператива был приятель-химик, бытовой химией немножко занимался. Однажды он приходит и говорит: «Есть у меня рецептура, как делать пористое мыло, которое плавает в воде. Дети в ванной купаются, им будет хорошо».

Как у всякого ученого, у него эта идея шла дальше. Он предложил делать не просто куски мыла – их и так уже делает какой-то кооператив, условно говоря, в Ужгороде.

ВФ: Фигурки животных?

КБ: Фигурки животных было бы хорошо – уточки там. Он хотел почему-то делать классические скульптуры, не могу сейчас восстановить его логику.

Само по себе мыло грязно-коричневое и пахнет противно: в него добавляют отдушки, чтобы не было запаха, и красители, чтобы оно имело приятный цвет. Он достал из своего опытного производства краситель ярко-розового цвета. Он изготавливал фигуру, приносил, а мы должны были испытывать, получилось у него или нет. Как проверить, что мыло плавает? Мы опускали эту фигуру в ведро, которым наша уборщица пользовалась, и ждали, сколько она продержится.

Представьте себе картину: фигура Давида, сантиметров 30 высотой, на небольшом пьедестале ярко-розового цвета, слегка накренясь, плавает в воде. А поскольку мыло растворяется, то от нижней части спускаются в воду розовые сопли. Хорошо помню этого розового Давида.

Это ничем не кончилось. И много чего еще ничем не кончилось. Оказалось, что из производственников, которых мы наняли, мало кто способен доводить дело до конца. Начать могут, говорить могут, ходить могут – довести не могут.

Это, кстати, очень большая проблема у программистов советского воспитания. В крупных западных компаниях им поручали только локальные вещи, потому что большие проекты они не могут завершить. Сделать бета-версию, потом готовую версию, продать, там будут какие-то недочеты, ты выпускаешь какие-то заплатки, чтобы их исправить, – вот это не получалось. Они все время хотели сделать самый совершенный продукт, какой только возможен.

Мы финансируем какие-то исследования, а потом человек приходит и говорит: «А знаете, мне надоело этим заниматься». «Как надоело, подожди». «Ну, надоело». «Мы зарплату тебе заплатим». «Не хочу зарплату, там Сорос гранты раздал, я их возьму. Вообще идите на фиг».

Разработка, которую автор бросил на полдороге, мертва. Другому передать – это еще больше денег потратишь. И такого всего было много, к сожалению.

ВФ: То есть вы занимались трейдингом, и параллельно…

КБ: Трейдингом в чистом виде мы не могли заниматься. Мы занимались нефтепереработкой, книгоиздательством, делали реактивы для исследований – то, с чего я начал бизнесом заниматься, выпускали пластмассовые изделия, разработали свою модель цветного проекционного телевизора. Это как раз был пример бессмысленного перфекционизма. Когда мы изготовили несколько сот таких телевизоров, оказалось, что они никому не нужны.

Занимались компьютерной сборкой, приборами.

ВФ: Каков был масштаб вашего бизнеса на момент распада Союза?

КБ: В 1991 году наш оборот был десятки миллионов рублей. Трудно сейчас сказать, сколько это в долларах. Часть продукции мы продавали на внутреннем рынке, а внешние и внутренние цены тогда очень сильно отличались.

ВФ: В конце 1991 года вы придумали создать нефтяную компанию. НИПЕК она называлась. Зимой 1992-го провели массовую подписку на акции. Почему этот проект провалился?

КБ: Он оказался тупиковым, потому что государство решило приватизировать нефтяные активы так, что к ним было не подступиться. Это первое. Второе – это была одна из первых открытых подписок, и мы решили, что надо найти профессионалов, которые будут этим руководить. И нашли известного нефтяника, который был руководителем одного из крупных объединений в свое время[57]. Умный человек, энергичный. Но он этими деньгами распорядился, конечно, очень странно.

ВФ: Давайте сначала. В середине 1990-х вы говорили[58], что эта идея родилась в ноябре 1991 года за ужином в ресторане «Пекин». Кто еще участвовал в мозговом штурме? КБ: Сейчас не помню всех. Был Леня Скопцов, о котором я вам рассказывал…

ВФ: Вы уже понимали, что Союз дышит на ладан?

КБ: Было видно, что что-то не в порядке, но в то, что Союз развалится, я не верил. 25 декабря ко мне вошла офис-менеджер и говорит: «Каха Автандилович, Советский Союз распался». «Закройте дверь, я тут делом занимаюсь, а вы мне какую-то ерунду рассказываете». «Да распался Советский Союз». «В каком смысле?» «Горбачев отрекся от престола». «Да ладно, не может быть. А что будет вместо?» «Ну вот – Россия». «Какая Россия? О чем вы?»

В «Пекине» возникла идея, что надо идти в добычу, переработку нефти, создавать вертикально интегрированную компанию. И под это дело можно поднять капитал. Что было сделано.

ВФ: Речь шла о том, чтобы вести новую добычу, или о покупке уже работающих компаний?

КБ: Конечно, новую – тогда же не предполагалось, что нефтяные предприятия будут продаваться. Слова «приватизация» в нашем сознании еще не существовало. Мы собирались искать месторождения, как-то получать права на добычу, бурить и добывать нефть.

Эта идея, к сожалению, ничем не кончилась. Когда я начал этим заниматься, оказалось, что все деньги уже потрачены[59]. Это было несколько миллионов долларов – не помню уже, то ли пять, то ли три. По тем временам огромные деньги, но все равно…

ВФ: Если бы ваш гендиректор их не потратил, что можно было бы с ними сделать?