Рульфо перевел взгляд на ее стакан. Она продолжала говорить, все больше волнуясь:

– А сейчас, что случилось сейчас?.. Появился ты со своим загадочным приключением, а он и скажи: «Просто фантастика! Утешение профессора на пенсии!..» И вы снова пожали друг другу руки, и опять я – лишняя, не так, что ли? Ну так вот тебе моя главная новость: я не собираюсь разрешать вам и дальше мной играть. В глубине души Сесар убежден, что я из тех женщин, которые спят с тем, у кого больше денег. Ну так я докажу ему, что деньги для меня – дерьмо, а его дом и его приключения – еще одна порция.

На секунду она затихла, точнее, перестала говорить, продолжая издавать звуки: шмыгала носом, шумно дышала. Рульфо вспомнилось, что подобные звуки Сесар называл «дыхание страдания».

– А теперь ответь мне честно: имеет ли все это хоть какое-то отношение к этому вашему чудесному путешествию по пещере ужасов? Это поможет мне успокоиться.

Рульфо предпочел ответить на другой вопрос, который она ему не задавала:

– Сесар не перестал любить тебя, Сусана. Я уверен, что ему просто нужно некоторое время побыть вдали от тебя.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Внезапно Рульфо одолели воспоминания: день, когда они занялись любовью на полу мансарды, воспользовавшись отсутствием Сесара, и он обнимал ее сзади, чуть сжимая ее груди, и одновременно покрывал поцелуями шею.

– Это имеет отношение к вашим делишкам? – продолжала она настаивать.

– Нет, насколько мне известно. В Барселону мы летали для того, чтобы нанести визит одному больному коллеге, вот и все. Мы ничего там не нашли. Думаю, что Сесар уже и думать забыл об этом.

– И что же, по-твоему, в таком случае с ним творится?

– Этого я не знаю, но, откровенно говоря, не думаю, что он что-то от тебя скрывает.

Рульфо не смотрел на нее, пока говорил. Надеялся на то, что она проглотит его слова, как проглотила слова Сесара. «Мы обязаны ее уберечь, мы оба». Но после небольшой паузы она выдала нечто неожиданное:

– Я узнала кое-какие детали относительно Лидии Гаретти.

Она не отрывала от него глаз. Рульфо приложил все усилия, чтобы казаться безразличным.

– Для тебя они должны многое значить. Я поговорила с подругой, она журналистка. И вот она мне сказала, что бедная Лидия была юной миллионершей, которая обладала всеми характерными признаками типичной папиной дочки: одинокая, богатая, наследница сказочного состояния, которое она не могла придумать, как потратить, предрасположенная к наркотикам и нервным срывам, под наблюдением у психолога… Ты можешь вообразить ведьму-невротичку?.. Бога ради, Саломон, Лидия не была каким-то там сверхъестественным существом – всего-навсего незамужней миллионершей, которая жила в ожидании своего принца на белом коне. К несчастью, посетил ее принц черный. Но то скотство, которое сотворил с ней этот психованный наркоман, похоже на любое другое скотство в истории человечества. Нет больше никаких тайн. Нет больше ничего… Я клянусь тебе, что… – И вдруг словно маска упала с ее лица: брови изогнулись, губы превратились в две дрожащие полоски. – Саломон, мне страшно…

И протянула руки, будто желая ухватиться за что-нибудь, прежде чем упасть в пропасть. И Рульфо принял ее без возражений.

– Мне так страшно!.. Я чувствую… Не очень знаю что… но клянусь тебе, что в глубине души я вовсе не смеюсь над всем этим… всем, что происходит с нами со всеми… Не хочу, чтобы что-то плохое случилось с Сесаром! И с тобой!.. И с тобой!..

– Сусана, успокойся… – Он отстранился и взглянул ей в глаза. – Ничего плохого не случится – ни с кем.

Вдруг, без всякого перехода,

вошел

он увидел ее приближающиеся губы.

вошел в дверь

– Нет, Сусана… – выдохнул он уже в ее рот.

Но он понимал, как нужно ему погасить свой собственный страх

вошел в стеклянную дверь

в трепете другого тела.

Он вошел в стеклянную дверь с двумя маленькими елочками по сторонам, двинулся через вестибюль, потом по темным коридорам и оказался перед дверью с номером тринадцать. Внезапно он понял: если это была клиника, как он предполагал, то тогда это и есть комната пациента из заданной ему Лидией загадки.

Он поторопился открыть дверь и войти.

Но там его ждал не кто иной, как то же самое (прекрасное) создание (ужасное), имевшее облик уже известной ему девочки. На этот раз она была обнаженной, только лавровая ветка сверкала на ее чистой, еще девчачьей груди.

– Добро пожаловать, сеньор Рульфо.

Он подумал, что мог бы написать сотню стихов, глядя на это лицо. Но с той же степенью уверенности знал, что швырнул бы их после этого в огонь, если бы догадался, как догадывался в тот самый момент, о леденящем кровь отсутствии смысла, стоящем за этой красотой. Это как просыпаешься однажды утром и видишь, что кожа человека, лежащего рядом с тобой, – это древесная кора или что лицо, о котором ты столько раз мечтал, всего лишь картонная маска.

– Завтра ночью я приду на это свидание, – презрительно проговорил Рульфо. – Я отдам вам имаго, и вы оставите нас в покое.

Дама продолжала глядеть на него, не переставая улыбаться.

– Но если вы причините нам какой-нибудь вред… Если вы причините вред Ракель или ее сыну, Сесару или Сусане, я вас уничтожу. Можете передать это своей очаровательной шефине.

– Мы – предвечные, сеньор Рульфо, – шепнула девочка. Голос ее напоминал звук гальки, перекатываемой прибоем. – Мы существуем ab initio[40]. Это сон, но и во сне я не советую вам даже думать о том, чтобы нас уничтожить.

– Я сделаю нечто большее, чем видеть сны: я найду даму номер тринадцать, ваше слабое место. Я найду ее и покончу с вами.

– Найти ее очень легко. Она здесь.

Вдруг что-то произошло. Девочка исчезла. В зеркале вновь возник образ Лидии Гаретти. На этот раз со следами пыток на теле.

– Здесь, – повторила Лидия, из глаз ее закапала кровь. – Пациент комнаты номер тринадцать. Найди его.

И внезапно Рульфо почувствовал, что в комнате есть кто-то еще. Он почувствовал это, как мог почувствовать холод, сунув руку в морозилку. «Пациент комнаты номер тринадцать». Он поворачивался медленно, неспособный вспомнить, как дышать и что он должен сделать, чтобы думать. Сама возможность увидеть это новое присутствие, чьим бы оно ни было, ужасала его больше, чем все пережитое до сих пор.

Но за его спиной опять оказался не кто иной, как девочка. Только теперь она стояла на потолке, как люстра. Волосы ее струились вниз золотым потоком. Она глядела на него оттуда глазами, подобными двум лунам с нимбами, или планисферам, подсвеченным изнутри. И тогда она раскрыла рот (он мог различить даже ее черную, словно преисподняя, глотку):