— Это было бы достойным зрелищем, — сказал Кришна беспечно, но в его глазах я заметила старое разочарование. — Но сегодня этого не случится. Смотри!

Я обернулась. Вернулся Бхима с гроздьями бананов на плечах.

— Странно! — воскликнул он. — Я встретил Дурвасу и его учеников по пути обратно. Они шли прочь от нашей хижины. Я подумал, что они заблудились, и скромно попросил пойти за мной. Но он хмыкнул, пробормотал что-то невнятное и в конце концов признался, что они больше не голодны. Даже не взял бананов. Он срыгнул, послал нам свои благословения и быстро ушел.

Бхима покачал головой и добавил:

— Не понять этих мудрецов. Я рад, что я не из них.

Я повернулась, чтобы взглянуть на Кришну, но место, где он сидел, было пусто. Я коснулась края горшка, где мгновение назад материализовалась рисинка.

— Куда он ушел? — спросила я Бхимау.

— Кто?

— Кришна.

— Кришна? Он никуда не ходил, насколько я знаю. Помнишь, он говорил нам, что будет занят в Дварке до конца сезона дождей? Что вдруг заставило тебя вспомнить о нем, когда мы говорили о Дурвасе? Будь осторожнее, эта ветка слишком близко к твоей ноге, она может обжечь тебя!

Бхима бросил еще тлеющую ветку в огонь и ушел сообщить своим братьям о необъяснимом поведении Дурвасы.

* * *

Это был не единственный раз, когда Дурьодхана пытался создать нам трудности. Как-то раз, делая вид, что он хочет осмотреть ферму, принадлежащую Кауравам, он пришел посмеяться над нами в Дваита Вана. Потом он надоумил Джаядратху, мужа своей родной сестры, похитить меня. Обе попытки провалились. Дурьодхана захватил в плен Джаядратха — царь гандхарвов, и Арджуне пришлось спасать его. Дурьодхана чуть не убил себя от стыда. А Джаядратха, еще не дойдя до края леса, был схвачен Бхимой, который в наказание отрезал ему волосы. Джаядратхе пришлось провести год на берегах Ганга, переодевшись в нищего, пока его волосы снова отросли.

Я радовалась неприятностям наших врагов, и мне было все равно, кто знал об этом, хотя Юдхиштхира говорил, что недостойно и неразумно открыто демонстрировать свои чувства. Я не слушала его. В моем изгнании и так было мало удовольствий. Но позже я поняла, какой глупой я была. Пристыженный враг — самый опасный враг. Мои насмешки, дойдя до Хастинапура, разозлят Дурьодхана и Джаядратху. Они будут строить планы и ждать, а когда придет время, нанесут ответный удар в самое больное место.

* * *

— Спасибо! — сказала я в пустоту кухни, когда Бхима ушел. Что бы тут ни случилось, я знала, что не заслуживала этого. Я чувствовала себя смиренной и виноватой. «Я знаю, ты хочешь, чтобы я перестала ненавидеть, Кришна, — прошептала я. — Это единственное, о чем ты просил меня. Но я не могу. Даже если бы я хотела, теперь я не знаю, как».

Снаружи деревья салы гнулись и качались, их листья шелестели, словно вздыхая.

Многие приходили навестить нас в лес. Гостей у нас было даже больше, чем когда мы жили во дворце. Было ли это потому, что потеряв все, мы стали более доступны? Нас часто навещал Дхри, принося с собой цветные шелковые шатры, он устанавливал их рядом с нашими жилищами. Его повара, все вычистив, приготавливали праздничные яства. Музыканты в опустившихся сумерках бренчали на струнах, наполняя темноту спокойными чистыми звуками. В течение нескольких дней, пока он гостил у нас, мужья собрались вместе, чтобы поесть, отведать хорошего вина и посмеяться.

Однажды, во время полуденного обеда Юдхиштхира сказал:

— Удивительно! Здесь так же хорошо, как и во дворце!

В этот миг я почувствовала себя так, словно меня облили кипящим маслом. Еда застряла комком у меня в горле.

— Нет, совсем не так! — закричала я, пугая всех несдержанностью. — Ничто не может сравниться с дворцом, который я потеряла из-за твоей дурости!

Улыбка тотчас исчезла с лица Юдхиштхиры, и он встал из-за стола, даже не доев. Остальные с укором посмотрели на меня. Позже Дхри отвел меня в сторону, сказав, что я должна была попридержать язык. Дворец уже не получишь обратно, и не стоит лишать Юдхиштхиру тех маленьких радостей, которые были у него в этом изгнании. Неужели он недостаточно страдал?

— Будет лучше, в первую очередь для тебя, если ты научишься ко всему подходить философски, так, как это делает Юдхиштхира, — добавил Дхри. — И тогда ты перестанешь себя мучить.

Он коснулся моего лица, недавно появившихся на нем от горя морщинок и заговорил нежнее:

— Где же моя любимая сестренка, которая задирала меня и подшучивала над учителем? Мечтавшая разорвать оковы, связывающие женщин… Сестренка, которая собиралась изменить ход истории?

Я отвернулась, чтобы скрыть внезапно навернувшиеся на глаза слезы. Даже Дхри, который знал все мои мечты и страхи, не поймет, что я испытываю ко дворцу, тому единственному месту, в котором я действительно была царицей. Чувствовать себя счастливой где-либо еще вне стен дворца означало для меня измену. Я не хотела обидеть брата, который пытался нас ободрить. Я уже сожалела, что испортила подготовленный им пир. Поэтому я оставила мои мысли в тайне, запрятав их глубоко в темные глубины сознания, которые были доступны только мне. Она мертва. Часть ее умерла в тот день, когда никто из тех, кого она любила и на кого она рассчитывала, не заступился за нее, они спокойно смотрели на ее унижение. Другая часть ее существа исчезла вместе с ее любимым домом. Но никогда не было сомнения или страха. Женщина, которая заняла свое место, оставит больший след в истории, нежели тот, который та наивная девочка могла вообразить.

* * *

Пытаясь уговорить меня уехать с ним, Дхри сообщил, что Дхаи-ма при смерти и хочет видеть меня. А чтобы окончательно меня убедить, он напомнил о моих сыновьях, которым он помогал. Они жили в Дварке и отдыхали с дядей в Кампилье. И, к моим опасениям, их баловали и в Дварке, и в Кампилье. Иногда Абхиманью, сын Субхадры и Арджуны, сопровождал их. Он излучал неосознаваемые им самим то же обаяние, как у его дяди Кришны, и обладал таким же заразительным смехом. Арджуна был восхищен его талантами в области военного искусства и мог говорить часами о знании им военных тактик. «Он даже лучше зрелого воина», утверждал он. Я испытывала боль, когда видела отеческую гордость в его глазах. Он никогда не смотрел так на нашего с ним сына, хотя и любил его. Но я не винила его. Мы все восхищались Абхиманью. Мы знали, что он был рожден для великих свершений.

Что касается моих собственных детей, я чувствовала неловкость, оставаясь с ними, я как будто теряла дар речи. Я все время пыталась отыскать подходящие слова, чтобы сказать, что люблю их, что сожалею о том, что судьба разделила нас… Но они были чужими, холодными и далекими. Возможно, они обижались потому, что я выбрала мужей, а не их. Какой ребенок не обиделся бы на это?

Вероятно, это было ошибкой, но я не покинула лес, даже ненадолго, чтобы увидеться с ними. Я ответила раздосадованному Дхри, что мое место рядом с мужьями. Я не могла себе позволить жить в роскоши, в то время как они страдают от трудностей жизни в лесу. Однако все было не так просто, как казалось.